Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Ягодка ль спелая
Манит прохожих красой наливною?
Лебедь ли белая
С царской осанкой стоит над рекою?
Пташка ль дубравная —
Лучшая гостья из вешних гостей —
Голосом славная,
Песнию чудною тешит людей?

Звездочка ясная
Светит всегда на селение наше!
Девица красная
Всех поселянок милее и краше!
Розовой кровию
Нежные щеки твои налились,
Первой любовию
Грудь взволновалась и глазки зажглись!

Ягодкой спелою —
Девица манит румянцем игривым;
Лебедью белою —
Девица радует станом красивым!
Чудно-нарядная,
Песнь соловья нам весною поет —
Ты, ненаглядная,
Водишь по песни своей хоровод.

Мне ли, счастливому,
Светят твои васильковые глазки?
Мне ли, ревнивому,
Тихо готовишь бесценные ласки?
Звездочка ясная,
С неба родного скатися ко мне!
Девица красная,
С терема к другу сойди в тишине!

Было время! миром целым
Мне казался отчий дом!
Пылкий отрок с сердцем зрелым
Видел рай в краю родном.
Чувства пламень вожделенный
Я лишь кровным посвящал,
Средоточием вселенной
Я семью свою считал!

Было время! отчим домом
Мне казался целый мир!
В чувстве, страстию зовомом,
Я держал открытый пир.
Дружба с светом, дружба с богом!
Всё создание его
Было царственным чертогом
Девы — друга моего!

Песни, шум, пиры, веселье —
Золотые времена —
Беспрерывное похмелье
Песни, страсти и вина!
Вдохновительная резвость
Вдруг от сердца отошла —
И непрошеная трезвость
Душу скукой обдала!

В отчий дом я воротился —
Пуст он, родина пуста!
Жизни блеск везде затмился,
Всюду в мире пустота!
Дикий, мрачный и бездомный,
Вею тенью меж теней,—
И на всей земле огромной
Нет уж родины моей!

Взывает нас голос царя на войну
Отстаивать грудию землю родную!
Надену доспехи, покину жену —
Кому ж поручу я жену молодую?
Еще ты верна,
Подруга-надежа!
Но слишком пригожа
И слишком страстна, —
Кто ж будет хранителем брачного ложа?

Старуха ли няня? надежда плоха —
Глупец, кто вверяется этой надежде.
Когда уже минуло время греха,
Ум женщины туп, и не то, что был прежде!
А юность остра,
Затейна, лукава,
Увертлива, — право,
Безбожно хитра —
Обман да измена для ней лишь забава!

Кому ж поручу я за нею надзор?
Дворецкому разве: он верен и честен,
Догадлив и бдителен, строг и хитер,
И нрав неподкупный его мне известен!
Ее сторожить
Он ревность приложит;
А ночью не может
При барыне быть —
А ночь-то меня всего пуще тревожит!

И так-то, признаться, никто из людей
Жены молодой сторожить не сумеет,
Как юная кровь разыграется в ней,
Как ум расторопный лукавство затеет.
А кроме людей
Есть добрые духи,
Умнее старухи,
Дворецких хитрей —
На них-то, кажись, не бывает прорухи!

Я верю: в жилище моем домовой,
С домашним житьем и порядком он дружен;
Он, верно, хитрее жены молодой, —
Вот сторож, какой для жены-то мне нужен!
Итак, домовой,
Незлобный, негневный,
Мой друг задушевный,
Кормилец ты мой!
Будь барынин дядька, всенощный, вседневный!

Любовников грозно от ней отгоняй;
Держи непокорную в крепкой неволе
И голосом совести ей попеняй;
А буде послушна, держи ее в холе.
Являйся ко мне
Порой с утешеньем,
С твоим донесеньем,
В полуночном сне —
Доволен ли буду ее повеленьем.

«Прости же, голубушка!» Плачет жена,
И мужа объемлет, и стонет, и вопит:
В ней искренность горького горя видна.
Растроганный ратник отъезд свой торопит,
Узнав по всему,
Что мил он ей точно,
Что быть и заочно
Любимым ему,
Что счастье семейное, кажется, прочно!

Но в дальнем походе, на ратном коне,
На ложе ночлега и в битве кровавой —
Повсюду при мысли о милой жене
Его подозрением смущает лукавый.
Победа сама
Ему не потеха:
Ему ли до смеха?
Он сходит с ума!
Да, ревность веселью большая помеха!

Нет из дому вести, нейдет домовой:
В народе шататься старик, знать, не любит;
Не ведает он, домосед холостой,
Как ревность супружняя мучит и губит!
В яву́ и во сне,
Печально, сурово,
Он ждет домового
В чужой стороне…
«Явись же, старинушка! молви хоть слово!»