Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

И мысль бежала
В быль старых дней,
И смерть лежала
В груди моей;
Но ночь спустилась,
И освежилась
Земля росой;
И — глас надежды
Еще раз вежды
Росит слезой!

Звучит призывный барабан,
Окончилось служенье Фебу;
Певец взглянул прискорбно к небу
И спрятал лиру в чемодан.

Сбылось пророчество молвы,
Сбылись предчувствия угрозы…
Но он глядит еще сквозь слезы
На берег родственной Невы.

Еще он видит милый дом,
В туманы утра облеченный.
Там круг друзей его бесценный,
Там всё любимое певцом…

Глядит, как мертвый истукан;
Потухший взор угрюм и страшен…
Выходит солнце из-за башен;
Звучит призывный барабан!

Где вы, радости
Светлой младости,
Где вы!
Песни ясные
И прекрасные
Девы!
Думал вечны я
Те сердечные
Узы;
Думал верны я
Легковерные
Музы!

Тоска любви волнует грудь,
И мрачен сердца сон печальный,
И снится образ идеальный,
Твои милый образ, Кто-нибудь!

И этот сон не даст уснуть,
Сон этот враг успокоенью,
И следует повсюду тенью
Душою жданный Кто-нибудь!

Но краток жизни быстрый путь;
Проходят дни, пройдут напасти;
Сожгут погибельные страсти
И молодость, и кровь, и грудь.

Тогда приютно отдохнуть
На смертном холоде придется,
И — радость! — сердце не забьется
Тоской, тобою, Кто-нибудь!

Тоска ученья и дожди,
Тоска заботы и досуга,
И Роченсальм, и боль в груди —
Ненастной осени услуга —
Всё, всё свести меня с ума
Берет отчаянные меры;
Уж бродят в голове химеры,
И в бедном сердце кутерьма!

Всё удалил я от себя;
Всего страшусь, всё ненавижу.
Одних лишь вас, мои друзья,
Одних лишь вас и сплю, и вижу.
Что в силах здесь меня развлечь?
Душа давно всё разлюбила…
Не может никакая сила
Вас из груди моей извлечь.

Спеши, Зима, желанный друг!
Неси мне радости свиданья!
Отдай назад моих подруг,
Мои надежды и желанья!
Красы усердный богомол
Тотчас летит за подорожной,
Тотчас на плечи плащ дорожный,
Крестится, в сани и — пошел!

Вы, юный друг мой, не забыли
Поэта прежнюю любовь;
Вы языком счастливой были
Ему откликнулися вновь!
Он забывал уж образ милый
Подруги лет его весны —
Он погасил в груди унылой
Воспоминанья старины;
В пустынях полуночной дали
Он топчет допотопный прах;
Безбожно боги обсчитали
Его в здоровьи и в летах;
С людьми не знает он союза:
Оставил лиру и перо,
Его заботливая муза
Стирает пыль с его бюро.
Здесь солнце тусклое не греет,
И дни и ночи тяжелы;
Здесь чуть лишь ель зазеленеет,
Прильнув над трещиной скалы;
Здесь нет поры условной года,
Здесь только стужа иль тепло,
И грозно дикая природа,
Подъяв гранитное чело,
Глядит на жизнь, на наше племя
С тех пор, как время создано;
Глядит бесчувственно на время,
Не изменяясь, как оно;
О темя бури рассекая,
С земли бегущие к морям,
Ее развалина немая
Уныло воет по ночам!
Здесь всё питает, всё лелеет
Покой задумчивой души:
Невольно сердце каменеет
В безлюдьи каменной глуши.
Я не ропщу и не страдаю,
Забыл грустить, забыл любить;
Привык к убийственному краю,
Где думал дня не пережить;
Громад нетленных убегая
За дверью хижины моей,
Я философствую, зевая,
О милой бренности вещей!

Напрасно я, друг милый мой,
Желал найти науку счастья;
Напрасно, всех любя душой,
Просил любови и участья…
Участья… Кто его найдет?
О, люди холодны, как лед…
Мои труды вотще пропали,
Но чувства опытнее стали —
Мне люди в наготе предстали —
Я пожалел моих хлопот.

В наш век счастливый, век прекрасный
Приветлив ласковый народ;
Всё дышит тишиной согласной,
Друг другу братски руку жмет;
Пристойно скромны изуверы,
Пристойно воры ждут ночей,
Не давят жертв во имя веры,
И нет державных палачей…
Чего ж желать мне оставалось?
К чему я стал себе злодей?
К чему рассматривать людей?
Пусть было б всё как всё казалось.

Так, друг, теперь я вижу сам,
Уже нет нужды мне в совете —
Науки счастья нет на свете,
И дать не могут счастья нам.
Счастлив, кто в уголку уютном
Для жизни нужным не убог
И в исступлении минутном
С любовью позабыться мог;
Кто свету ввек не доверялся,
Один пирует жизни пир,
Кому так свет не представлялся,
Как в микроскоп фламандский сыр!