Край ты мой далекий!
Роскошно цветущий, прекрасный, богатый!
Кто только не мучил тебя? Если взять
Да вспомнить злодейства любого магната,
То можно и пекло само испугать.
Последний приказчик большого вельможи
И Данта жестокостью б мог поразить.
И все, мол, все беды — от бога! О боже,
Зачем тебе нужно невинных губить?
Замучены дети Украины сердешной.
За что они гибнут и в чем они грешны?
И ты ль осудил их оковы носить?
Кобзари про войны пели,
Битвы и пожары,
Про тяжкое лихолетье,
Про лютые кары,
Что терпели мы от ляхов, —
Обо всем пропели.
А что было после шведов!..
Словно онемели
С перепугу горемыки,
Слепые умолкли.
Так Петровы воеводы
Рвали нас, что волки…
Издалека запорожцы
Ухом уловили,
Как в Глухове зазвонили,
Как пушки палили {230} ;
Как людей погнали строить
Город на трясине {231} .
Как заплакала седая
Мать о милом сыне,
Как сыночки на Орели
Линию копали,
Как в холодном финском крае
В снегу погибали.
Услыхали запорожцы
В Крыму на чужбине,
Что и гетманщина гинет,
Неповинно гинет.
Услыхали горемыки,
Да только молчали,
Потому что рты им крепко
Мурзы завязали.
Убивалися, бедняги,
Плакали, и с ними
Заплакала матерь божья
Слезами святыми.
Заплакала пресвятая,
Словно мать над сыном.
Бог увидел эти муки,
Пречистые муки!
Отдал он Петра-злодея
Лютой смерти в руки.
Воротились запорожцы,
Принесли чудесный,
Чудотворный старый образ
Царицы небесной.
И в Иржавце ту икону
Поставили в храме.
И доныне она плачет
Там над казаками.
[Орская крепость, 1847]
14 марта [Москва, 1858]
N. N. («О думы мои! О слава злая!..»)
Перевод А. Чачикова
{232}
О думы мои! О слава злая!
Из-за тебя я напрасно страдаю,
Терзаюсь, мучаюсь… но все ж не каюсь…
Люблю, как подругу, как дорогую,
Бедную Украину свою родную!
Что хочешь делай с темным со мною,
Не покидай лишь, — я за тобою
Готов хоть в пекло. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . Ты принимала
Нерона лютого, Сарданапала,
Ирода, Каина, Христа, Сократа.
О, непотребная! Кесаря-ката
И грека доброго {233} ты полюбила —
Всех одинаково… они платили.
А я, убогий, что принесу я?
Меня за что же ты поцелуешь?
За песню, что ли? Пели напрасно
Певцы получше, чем я, несчастный.
И лишь подумаю, грусть подступает:
Буйные головы ведь с плеч слетают
Все из-за славы… Как псы, грызутся
Родные братья — не разойдутся!
А эта слава с ее дурманом —
В шинке блудница, а люди пьяны!
[Орская крепость, 1847]
«Когда мы были казаками…»
Перевод Н. Брауна
{234}
* * *
Когда мы были казаками,
Еще до унии {235} , — тогда
Как весело текли года!
Поляков звали мы друзьями,
Гордились вольными степями;
В садах, как лилии, цвели
Дивчата, пели и любили,
Сынами матери гордились,
Сынами вольными… Росли,
Росли сыны и веселили
Печальной старости лета,
Покуда с именем Христа
Ксендзы, придя, не подпалили
Наш край, пока не потекли
Моря большие слез и крови…
Сирот же именем Христовым
Страданьям лютым обрекли…
Поникли головы казачьи.
Как будто смятая трава,
Украина плачет, стонет-плачет!
Летит на землю голова
За головой. Палач лютует,
А ксендз безумным языком
Кричит: Те Deum! Аллилуйя !..
Вот так, поляк, и друг и брат мой!
Жестокие ксендзы, магнаты
Нас разлучили, развели, —
Мы до сих пор бы рядом шли.
Дай казаку ты руку снова
И сердце чистое отдай!
И снова именем Христовым
Мы обновим наш тихий рай.
[Орская крепость, 1847
Москва, 1858] 14 марта
{236}
На киевском на Подоле {237}
Так бывало… и уж боле
Этого не будет. Было,
Было это все, да сплыло,
Позабылось… А я, братцы,
Буду все-таки стараться
С тем, что было, повидаться,
Буду грусти предаваться.
На киевском на Подоле
Казацкая наша воля,
Без холопа и без пана
Ни пред кем не клонит стана.
Стелет бархатом дороги,
Вытирает шелком ноги,
Сама собой управляет
И пути не уступает.
На киевском на Подоле
Казаки гуляют,
Словно воду, ушатами
Вино разливают.
Погреба с вином, с медами
Откупили всюду
И устроили гулянье
Киевскому люду.
А музыка гремит, стонет,
Даже мертвых тронет.
Из окошек на веселье
Бурса чубы клонит.
Нету голой школе воли,
А то б удружила…
Кого же это с музыкою
Толпа окружила?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу