В страну, не знающую мыла,
Мне нет обратного пути,
Я на Рублевке продал виллу,
Чтоб на дорогу наскрести,
Потом часы на Спасской башне
И стены древнего Кремля,
Потом озера, реки, пашни,
Равнины, горы и поля.
И вот, ободран, нищ, изранен,
Унижен, проклят и забыт,
Вновь возвращаюсь я в Израиль
Налаживать свой скромный быт.
Роняя крокодильи слезы,
Назад в него ползу ползком,
И злые русские березы
Грозят мне в спину кулаком.
«Я гляжу на мир с тоскою…»
Я гляжу на мир с тоскою –
Он совсем не шоколад.
Что бы сделать мне такое,
Чтобы жизнь пошла на лад.
Чтоб исчезли без следа бы,
Зависть, злоба и вражда,
Чтоб евреи и арабы
Подружились навсегда.
Чтобы люди стали братья,
Но уменьшились числом,
Так, чтоб мог их всех собрать я
За обеденным столом.
«Нет, не в есенинском стогу…»
Нет, не в есенинском стогу,
Не в шалаше, как В. И. Ленин,
На левантийском берегу
Лежу, исполнен праздной лени.
На свете лучше места нет,
Спокойно, сухо и тепло там,
Не зря Сусанин сорок лет
Водил евреев по болотам
В сопровожденьи чад и жен,
Пока не молвил горделиво:
«Здесь будет город заложен
И примет имя Тель-Авива!
И пронесет его в веках
Через преграды и невзгоды
На гордо поднятых руках,
Пугая прочие народы.
Не я ль от самой Костромы,
Надеждой ваши души грея,
Через библейские холмы
Довел до цели вас, евреи?
Когда бы жизнь я за царя
Отдал, что прописал мне Глинка,
Ее прожил, наверно б, зря,
Как в поле жалкая былинка.
Но я не Глинка, я другой,
Еще неведомый мужчина,
И мне царевым быть слугой,
Признаться, как-то не по чину.
Пусть даже этот царь – Давид,
Особой разницы тут нету,
Мне неприятен власти вид,
И дух мой чужд сему предмету.
Мне тяга к странствиям мила
И к перемене мест охота,
Она сюда и привела
Меня из отчего болота.
А дивный град я заложил
Не под проценты ломовые,
Но чтоб народ здесь вольно жил,
И не сгибал жестокой выи,
Читал бы день и ночь Тору,
И пил не воду из-под крана,
А только водку поутру.
И помнил русского Ивана».
«С годами становясь все старше»
С годами становясь все старше
И в корень зла все глубже зря,
Я побывал на русском марше
В четвертых числах ноября.
Потусовался там немножко –
И на еврейский марш скорей,
Где мне и проломила бошку
С Болотной пара хиппарей.
Все сильнее ощущается
С каждым часом на Руси,
Что земля сия вращается
Против собственной оси.
И придать ей направление,
Сообразное уму,
Не под силу, к сожалению,
Даже Богу самому.
«Страшна в эпоху перемен…»
Страшна в эпоху перемен
Ирония судьбы –
Россия поднялась с колен
И стала на дыбы.
И больше сделавшись на вид
Самой себя раз в пять,
На них она теперь стоит
И будет впредь стоять.
И наблюдает сверху Бог,
От ужаса трясясь,
Как мир лежит у русских ног,
Уткнувшись мордой в грязь.
«А правда ль, что Америка…»
А правда ль, что Америка –
Реальная страна?
Поеду-ка, проверю-ка –
А вдруг фантом она?
Не слишком много шума ли
О ней за столько лет?
А вдруг ее придумали?
А вдруг ее и нет?
Ну был я там, допустим, раз
Несчетное число,
Так мне все это с пьяных глаз
Привидеться могло.
Пора бы разобраться и
Понять, в чем фишка тут.
А вдруг там декорации
Построил Голливуд?
С хайвеями, с развязками,
С домами из фольги,
Чтоб засирать нам сказками
Куриные мозги,
Чтоб сексу бы оральному
Учить нас с юных лет
И облику моральному
Чинить тем самым вред.
Чтоб, фатою морганою
Прикинувшись хитро,
Прикрыть свое поганое
Пиндосское нутро.
«Из Вашингтонского обкома…»
Из Вашингтонского обкома
Опять пришла открытка мне:
«Как там насчет порядок дома?
Что прогрессивного в стране?
Кто в русских президентах ходит?
Навальный или кто иной?
И что опять там происходит
У вас с персидскою княжной?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу