Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

На склонах гор
лежат заката тени,
дрожат сполохи гаснущего дня.
И голос твой,
как теплый дождь весенний,
меня настиг, лаская и маня.

Мне вспомнилось,
как маленьким ягненком
когда-то любовалась ты в горах,
и с думой о тебе
в тумане тонком
набрел я в Татрах на речной овраг.

Донес до слуха ветер хлопотливый
стук мельницы
и гул речной струи,
и, в думах о тебе,
с апрельской нивой
я сравниваю волосы твои.

Внизу гремит
мятежная стремнина.
Я слышу голос властный и живой,
в нем два призыва слиты воедино —
призыв любимой родины
и твой.

Мы по горам
бродить любили вместе,
но в Татрах я один,
и мне нужны,
мне здесь твои необходимы вести,
летящие из дальней стороны.

Тебе на зов я песнею отвечу,
пошлю ее дорогою прямой,
чтоб голосу любимому навстречу,
как дождь, спешил
влюбленный голос мой.

Без тебя эти горы
казались бесцветными мне.
По лесистому склону
я вверх поднимался устало.
Но твоими глазами
гора на меня в вышине
неотрывно глядела
и сердце мое окрыляла.

Обещала мне встречу
вершина скалистая та,
потому и представился
путь каменистый короче.
Полюбились мне в юности
радуги нежной цвета.
И твои полюбились
глубокие ясные очи.

Мне на этой горе
вспоминается дальний Хахмат,
кисловатые воды
и в зелени шумной дорога.
Два подъема я взял.
Облака надо мною летят,
я, наверное, в Татрах
похож на хевсура немного.

Вспоминается полдень,
пронизанный солнцем насквозь.
Ропот горной реки
и навьюченный мул над водою.
Сколько утренних зорь
с той поры над горами зажглось,
сколько утренних звезд
закатилось за горной грядою.

Нам с тобой довелось
через грозные бури пройти —
я клянусь, что сегодня
о прожитом не сожалею.
Очень хочется верить,
что я не состарюсь в пути,
что подъемы возьму
и препятствия преодолею.

Мне известно давно,
что дорога в горах тяжела,
но на ней укрепляются
мускулы сердца и сила.
Ты глазами своими
мне радугу в небе зажгла,
ты вторую весну
подарила и жизнь озарила.

Предвечерняя тень,
удлиняясь, лежит на земле,
угасающий день
безвозвратно уходит в былое.
Эти строки письма
я писал не пером на столе,
а на дикой скале
заходящего солнца стрелою.

Всё гуще сумрак дальних горных гряд.
Красавица и юноша парят

в круженье вихревом. И на лету
разглядывают яркую звезду.

Он — словно ветер. А она, скользя
пред ним, — как виноградная лоза.

И танец их — похож на сказку он,
на темный лес, на струн скрипичных звон.

Трепещут розы в капельках росы.
И горный кряж невиданной красы

их обступил. Вдали рога поют.
И в быстрой пляске горный воздух пьют

тот юноша и девушка-дитя,
с крутых стремнин в грядущее летя.

Как плеск волны, как дальней бури гул,
мне шелест платья сердце полоснул…

Над могилою Гёте
безмолвные липы застыли,
ожидают кого-то
живые цветы на могиле.

И упал теневой
саван легкий на камень тяжелый,
и гудят над листвой
в кронах лип золотистые пчелы.

А за сетью ветвей
очертанья казармы угрюмой,
там в берлоге своей
бредил Гитлер кровавою думой.

Мне почудилось вдруг,
что калина колышется алая,
смолкли пчелы вокруг,
и стоит тишина небывалая.

Речка рядышком где-то
поворачивать жернов не ленится,
и с могилой поэта
беседует старая мельница.

Здесь хлопочет она,
чтоб над Веймаром песня звучала
и прикладом война
в двери Веймара не постучала.

У поэта с чела
исчезают морщины печали,
хочет он, чтоб трудилась пчела,
чтобы воды в каналах журчали,
чтобы по целине
жизнь за плугом стальным проходила.

Вся в цветах, как в броне,
возле Веймара дремлет могила.
Здесь ни жизни, ни сил
не жалел мой собрат в наступленье
и цветок посадил,
пред могилою встав на колени.