Анна Попова - Обыкновенная любовь

…А завтра — в офис, чёрт бы его побрал.
А завтра гуще грим, голова тупее.
А завтра фыркать — девочки, всё, аврал!
(Отдел-то в курсе нашей с ним эпопеи).
Хохмить в курилке: «…гений! величина!
Да хоть вздохну, отдохну от него на время!»
Не убедила… Завтра мне начинать
Заведомо провальный аутотренинг.
Не причитать, не выть, не рубить с плеча,
Не возмущаться — думать и защищаться.
И поправлять себя, невпопад шепча:
«Послушай, будь ты проклят, вернее, счастлив…»
«Ещё ты не полюбишь так, как я…»
Ещё ты не полюбишь так, как я.
Ещё ты не разлюбишь так, как я.
Ты слышишь музыку, от слёз немея,
А я уже не плачу, не умею…
И от тебя судьба умело прячет
Свой чёрный лик, и слишком много значит
Одна любовь, и в этом вся беда!
Но что тут сделаешь, ты молода.
Ты молода! И мыслей тяжкий гнёт
Улыбки юной не перечеркнёт.
Ты слышишь только то, что говорят,
А я устала верить всем подряд.
И да хранит судьба цветок весенний,
Беспечной юности прекрасное творенье.
Ещё ты не полюбишь так, как я.
Ещё ты не разлюбишь так, как я.

Лепестками белыми кропили —
белой свадебною ложью,
клятвами и кольцами венчали,
а ещё плясали, пели, пили,
выкликали заполошно
«Горько!» — и по кругу, всё сначала…
Время свадеб, солнечно-прохладен
август. Видишь, я не плачу,
я задачку про себя решаю:
может быть, я слишком зауряден? —
но зато я по-собачьи
верен был тебе, жена чужая…
У меня всё прочно и на совесть,
я же не герой романсов
и романов, титулованный бродяга…
Я не Дон Кихот, я приспособлюсь,
я, скорее, Санчо Панса,
этот хитроумный симпатяга…
Тамада играет на баяне,
в окнах розовое солнце,
гаснет вечер, медленно пьянея.
Что ж так больно-то? Я тоже пьяный,
До свидания, Альдонса,
и — спокойной ночи, Дульсинея…
Хмель уйдёт, по крохотным алмазам,
по осколкам
соберу я свадебное действо.
Мог ли я подумать, как опасно
слишком долго
оставаться другом детства…

«Я клянусь, этот первый рассвет
лишь с тобой повторится.
Уезжай и не бойся.
Печаль о тебе — мой удел», —
симпатичная крошка инфанта
шептала заморскому принцу.
Не хотела прощаться.
И он уезжать не хотел.
Пухлощёкие амуры
усмехались в стороне.
Пойте-пойте, трубадуры,
славьте клятвы при луне!
— Я клянусь… я вернусь.
Мы любовь, будто замок, построим.
Будто розу, взрастим.
Будто чашу с вином, разопьём.
Я приду не ребёнком, но воином,
лучше — героем,
ты дождись, мы с тобой обязательно
будем вдвоём…
Он сошёл в рассвет понурый
с королевского крыльца.
Пойте-пойте, трубадуры,
славьте-славьте храбреца.
А сестрица-то старшая
смотрит в окно безнадёжно.
Ей не клялся никто
в предрассветную тишь-благодать.
И кричит она младшей сестре:
«Ты его не дождёшься!
Быстро выскочишь замуж.
А я — только я! — буду ждать».
Такова её натура:
постоянство слов и дел.
Пойте-пойте, трубадуры,
славьте верных юных дев.
А красавице младшей
претит ожиданье без прока.
Не смогла устоять
перед хитрым заезжим льстецом.
Побоялась и долгого срока,
и подлого рока.
И уже с государем-соседом
стоит под венцом.
Может, помните гравюру:
молодые на мосту.
Пойте-пойте, трубадуры,
славьте юную чету!
Ну а принц? Он узнал —
отравился ли, прыгнул с карниза
иль на честной дуэли
сопернику выпустил кровь?
По указке отца
на вдове королеве женился.
Он теперь и не принц.
Он теперь настоящий король.
Вон стоит красавец хмурый,
чёрной бровью шевеля.
Пойте-пойте, трубадуры,
ставьте-славьте короля!
Ну а старшая? Может, хоть ей
повезло по сюжету?
Четверых претендентов
отвергла весьма неумно
и упрямо несла на плечах
непосильную жертву,
проклиная любовь,
и его, и себя заодно.
Старой девой, старой дурой
Помереть её удел…
Пойте-пойте, трубадуры,
Славьте верных старых дев!
Вы молчите, постылые жизни
хоть как-то устроив,
из гордыни, тщеславья ли, страха
свернувши с пути.
Вот и всё. Вот и предали юные клятвы.
Все трое.
Белокрылую птицу — любовь
загубили в клети.
Всё как в жизни, всё с натуры,
правда в профиль и анфас.
Помолчите, трубадуры.
Эта песня не для вас.

А любовь — это
китайские палочки.
Попытка двоих
ухватить, удержать счастье,
белое, нежное…
Жаль, оно рассыпается.
Видно, долго варилось.
Видно, долго томилось
в бездонном чане судеб.
А если и ухватили —
оно достаётся лакомке,
что радостно ест угощение
из кованой чаши истории,
из глиняной миски сплетен.