Анна Попова - Обыкновенная любовь

Подлое время,
напрасные стоны молитв.
Серая пыль
оседает на глянце дорог.
Встречи не с теми —
бессчётные встречи мои,
Хохот судьбы…
надо мною хохочущий рок.
Ждать эпилога,
смириться, упасть и не встать?
Тонкая жилка
тропы среди мрака и зла.
Эта дорога
устала напрасно петлять,
Эта развилка
однажды к тебе привела.
Сколько отчаянья
щедро бросала судьба,
Сколько случайностей,
грёз над пустой ворожбой,
Не обмани —
это зов мой, призыв и мольба.
Не оттолкни —
это заповедь, наша с тобой…
Вот она, встреча! —
не пышный помпезный букет,
Вот она, вечность! —
не праздничный шик напоказ,
Просто —
прохлада ладони на влажной щеке,
Вдосталь —
до боли, до слёз, и впервые — для нас…
Выстрадать —
каждое слово, и ласку, и жест,
Выпросить —
гул поездов и рассветную тишь,
Выдержать
наши разлуки, наш горестный крест,
Выбежать
утром, а ты на пороге стоишь…

Слова на нитку нанижу —
Дрожат и крутятся,
Сойду с ума со скулежу,
Одна и грежу, и грожу,
Не павой-лебедью хожу,
А серой утицей.
Ой, зори ясные зимой,
Снега атласные,
Да отчего ж метель стеной,
Да отчего ж ты, сокол мой,
Глядишь неласково?
Душа остыла, в горле вой,
На лбу испарина,
И всё, что прожито со мной,
Другой подарено,
Коса густая, кудри — смоль,
Глаза суровые,
А щёчки — как заря весной,
Попал на стерву голубь мой
На чернобровую….
Мы с вьюгой — ночку напролёт:
Разноголосица…
Она скулит, к окошку льнёт
И в избу просится.
— Кружи позёмкою, кружи,
Зову легонько я, —
Ну, поюродствуй, поблажи,
Ну, погадай, поворожи
На горе горькое…
Стою с иконкой, чуть дышу,
Простоволосая…
Беду, как рубище, ношу,
А ей износу нет…

Он шутил: «Разговоры на первое, ты на второе»,
целовался по-взрослому и не хотел прощаться.
А потом скопировал нежность киногероя
и сказал, что у нас в запасе около часа.
Потушил окурок о блюдце на подоконнике,
подошёл к двери, щелчком протолкнул задвижку,
никого же нет… наверное, так спокойнее.
Я люблю тебя. Но бывает, что — ненавижу.
Помню тусклую лампу, часы и диван разложенный,
помню радио — «Подмосковные вечера» поют,
я была неловкой, нежной, слегка настороженной,
и всё время казалось: ключ о замок царапает…
Допивали чай, подошёл твой папа… молчала
и смотрела в чашку, зажав кулачок от боли.
Провожал домой, прижимался как бы случайно,
всю дорогу болтал о своём дурацком футболе.
Первый раз — неужели он не достоин лучшего,
чем вот так, на скрипучем диване, с дворовым мачо
обесценивать счастье — ворованное, колючее,
засекая время, как на футбольном матче…

постони, мол, «не надо, сжалься…»,
будь же гибкой, сродни плющу,
вот поклянчи, поунижайся, а потом я тебя прощу,
в тихом плаче распялив губы, пошепчи мне, пошелести,
начинай же: мол, не могу, мол, без тебя не могу, прости.
а не станешь — тогда не очень-то и хотелось. да не реви,
без тебя претендентки — в очередь, по расчёту и по любви.
мне-то, в общем-то, фиолетово, но они — не тебе чета,
и раскованы, и без этого — «стоп, достаточно, всё, черта»,
море денег, любви, гламура, рестораны, юга, такси,
так что ты не сиди, как дура, и прощенья давай проси.
ну же, громче, давай, не слышу. улыбается свысока:
так и сдохнешь ты серой мышью, старой девой без мужика,
вот он сердится: мол, не то всё… он — святое, твоё, ничьё…
но при этом — хорош чертовски. в теле паника и нытьё.
он роняет слова тугие, потешается вдрызг и всласть,
но при этом — глаза такие, что вот так бы и отдалась,
век таскать бы его обноски, петь от радости в западне…
он прощает по-казановски. примиренье — «иди ко мне»…
вот и всё. расцепились, вялый поцелуй… потерпи, не ной.
и самой смешно от усталой, каждодневной мольбы ночной:
пусть продлится вот эта дольче вита, господи, ну рискни,
сохрани его на подольше, мне, рабе его, сохрани,
ты же милостив, ты же можешь — чтоб не выть,
не лежать пластом…
пусть он будет моею ношей, пусть он будет моим крестом…

Что наша связь? —
Не счастье, и не грязь,
И не постылый брак,
А так…
А так же, как у всех.
Не стыд, не грех,
А горестный удел
Единства тел
Без единенья душ.
На сердце сушь.
И наважденья час,
Изнеможение закрытых глаз
И губ закушенных, и слов навзрыд.
Ярчайший взрыв,
На грани боли — наслажденья зов.
Что перед ним и стыд, и кровь, и кров…
Всё было так…
Но остается мрак,
И вот любовь уже не храм — кабак!
И послевкусье горького винца…
До капли, до конца
Уходит свет. Вновь холод и озноб,
Что наша связь — смешной калейдоскоп,
Стекляшек вязь…
А тело помнит грязь,
И я держусь уверенной рукой
За горький, обретённый вновь покой.
Но вдруг — из бездны, из её глубин
Любви забытой — незабытый гимн!
Нестройный хор коварных голосов…
На грани боли — наслажденья зов.