Анна Попова - Обыкновенная любовь

Дельный совет, о да, возлюбите ближних,
дальних и всяких-разных — такой пустяк.
Я бесконтрольно, беспомощно ненавижу,
злобствую… оказалось — могу и так,
если поток сознанья сосредоточен
чёрной воронкой, взбесившейся кутерьмой,
ты надоела, ты мне мешаешь, очень.
Это до отвращенья (к себе самой).
Молотом по вискам — пропадаю, глохну,
губы кусаю, до Бога не достучась.
Эй, дорогая, тебе там ещё не плохо?
Хоть вполовину, в четверть, в сотую часть?!
Ты же смогла прокрасться к нему, прорыться,
видя во мне простофилю, но не врага!..
А посиди у разбитого у корытца,
у прогоревшего, стылого очага,
в пропасть и в ад кромешный сверни с дороги!
Что же я… всхлипы, проклятия вразнобой…
А, подниму бокальчик — твоё здоровье.
Ты надоела. Царствуй, и чёрт с тобой.

тишина — будто ком в груди,
ночь — исплаканная, блажная.
так бывает. одна, одна я.
безнадёжно сиплю: «найди…»
одиночество затаив,
от никчемности холодею.
репутация старой девы.
потрясающий мой наив.
неужели и ты один?!
как представлю — мороз по коже.
несчастливый, родной. такой же.
ты, воззвавший ко мне: «найди…»
ты — мой вымечтанный, живой,
ты — мой выплаканный ночами,
поразительно, изначально
мой… достаточно? о, с лихвой…
я хотела, чтоб на ветру
целовались мы у подъезда,
чтобы вскоре — твоя невеста,
(а не гостья в чужом пиру!),
чтобы дети… чтоб сын и дочь,
чтобы ты обнимал с порога,
(здравствуй! — голос легонько дрогнул),
чтобы дома — смешной галдёж,
чтоб не мучиться посреди
посторонних семейных счастьиц!
чтоб лучиться, чтоб излучаться,
растворяясь в твоём «найди»!..
губы — шёлк,
наслажденье — шок…
взгляд — ожог,
и волной по телу…
чтоб на зов спешить оголтело,
чтобы вместо «найди» — «нашёл»!..
чтоб воскресный поход в кино,
чтоб щекою к плечу — блаженство…
мне отказано в самом женском.
не сподобилась. не дано.

В стеклянных кружках уютно пенится,
А в баре сумрачная жара.
Нет, я не враг тебе, не соперница —
Твоя обманутая сестра,
Возьми его и держи на привязи,
На поводке, на крючке, на шнурке!
Ведь он — родниковый глоток без примеси,
Шальной вираж и крутое пике,
Ты доля его… но не доля — долька! —
Одна из долек, одна из вех,
Кричишь: он мой! Но спроси: надолго?
— О нет, — отвечу тебе за всех…
Терпи, люби, обмирай восторженно!
А время пущено во всю прыть,
Потом не жалуйся: мол, за что же мне?
Отвечу:
— Только за право быть:
И вознесенной быть, и униженной,
И красить жизнь в иные цвета,
Легонько гладить затылок стриженый,
И лоб, и складочки возле рта…
А позже — тихо задуй свечу свою,
Забейся в норку, замри в тени.
Он твой — смирилась. Он твой — сочувствую.
Спасать не стану — уж извини…

О этот голод по тебе —
Утробный, жадный и бесстыжий!
Так отпусти же, отпусти же…
Но не отпустит, хоть убей.
Прощенье — это ремесло,
Забвенье — выгода мирская,
Так отпусти — как отпускают
Грехи — безгневно и светло…
Ну, оброни меня, как лист,
Коснись его шершавой кожи,
Он весь морозом искорёжен,
А ветер гонит: «Шевелись!»,
Но там, внизу, на мягком ложе
Его собратья заждались.
Печальным древом у реки
Стою в безветренном покое:
Тут — жизнь, а тут — уже сухое…
Давай, не бойся, отсеки!
Высвобожденье. Боли нет,
Одна продуманность ухода.
О милосердная природа —
Она и в смерти носит свет,
А я — хотела быть живой,
То смерч, то волны, то грозу мне!
Насколько проще и разумней
Её порядок вековой…
Немножко о женской силе и слабости

…А у неё — оладушки, занавески,
Наив и преклоненье — берёт зевота.
С недавних пор эта штучка — твоя невеста,
Нежна, слаба и женственна… и всего-то?
А я боюсь покоя: рутина… — тина…
Лихая атаманка и стихоманка,
А я такая сильная (аж противно),
Что всё пошло насмарку и наизнанку.
К окошку вечер зверем прильнёт осклабясь,
Кружить по кухне будет настырной мошкой.
Смотри-ка, эту он полюбил — за слабость.
Меня — за силу — бросил: решил, что можно…
И что теперь на чужой каравай коситься,
Ах, зелен ваш виноград… у меня украден!
Пока не поздно, к Светке бы напроситься,
Купить винца бы (кстати о винограде).

… А всё ж подруге многое невдомёк.
Вспылит: «И что, парней не осталось, кроме?!
А он — ещё наплачется. И поймёт.
Нам тридцать лет — не рано себя хороним?!
Ещё найдёшь, и встретишь…» Ага, сейчас.
Друзья, работа — лица одни и те же.
Осталось — бывших мальчиков изучать.
Красавиц корчить… самооценку тешить.
И мне казалось кисленькое винцо
Густым, вошедшим в вены и в кожу ядом.
И лезло бабье, глупое: «Вот и всё.
Сергей-Серёженька, милый, а как же я-то?!»