Джордж Гордон Байрон - Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Но почему-то в списки Аделины
Аврора не была занесена,
Хотя она имела все причины
Затмить прелестных сверстниц имена;
Любого благородного мужчину
Такая дева, кажется, должна,
Высокой добродетелью блистая,
Склонить на путь супружеского рая.

Мой Дон-Жуан был очень удивлен
(Как древний Рим, не видя бюста Брута
В процессии Тиберия), и он
Спросил о ней, но в эту же минуту
Миледи, вдруг приняв надменный тон,
Сказала очень резко почему-то:
«Аврора мне не нравится: она
Наивна и притворно холодна!»

«Но мы единой веры! — с удивленьем
Сказал Жуан. — Нас легче обвенчать;
Не пригрозит мне папа отлученьем,
Не заболеет от досады мать».
Но леди Аделина с нетерпеньем
Всех женщин, не желающих признать
За оппонентом правоту и силу,
Все тот же довод сухо повторила.

Так что же? Если доводы умны,
Не портятся они от повторенья,
А если глупы, — может быть, цены
Прибавит им простое умноженье.
Настойчивостью действовать должны
Политики, поддерживая пренья:
Противника старайтесь утомить —
Его тогда нетрудно и затмить.

Но почему миледи Аделина
С предубежденьем относилась к той,
Чей кроткий облик, светлый и невинный,
Лишь со святыми спорил чистотой?
Миледи славилась не без причины
Любезностью, умом и красотой, —
Но (это испытал любой живущий)
Капризы каждой женщине присущи.

Не по душе, наверно, было ей
Спокойное Авроры отношенье
К мельканью лиц и пестроте идей.
Нет худшего на свете униженья,
Чем превосходство ближнего.
Больней Обиды это тайное сомненье
В себе самом; Антоний это знал
И от величья Цезаря страдал {898} .

Но то была не зависть, — о, еще бы! —
Миледи чувства этого не знала!
То было не презрение — за что бы
Она Аврору Рэби презирала?
То не была тоска ревнивой злобы,
Которая прекраснейших терзала,
То не было… Но нет, вопрос не в том;
Что это было — вот проблема в чем.

Аврору света праздные сужденья
Не трогали; сияя простотой,
Она была как светлое теченье
В потоке молодежи золотой,
Сверкавшей, как пустые украшенья,
Напыщенной и чванной красотой.
Аврора только кротко улыбалась —
Столь детским это сердце оставалось!

Ее не ослеплял надменный вид
Миледи; безмятежно рядом с нею
Она цвела: светляк в ночи блестит,
Но звезды и прекрасней и крупнее!
Наш Дон-Жуан, как ни был знаменит,
Был не замечен и не понят ею;
Она ведь в небо устремляла взор,
А он был только светский метеор.

Его весьма двусмысленная слава
Чертовски чаровала женский род
(Изящный блеск испорченного нрава
Красавица любая предпочтет
Смиренной добродетели; оправа
Порочности обычно придает
Героям цену), — но Авроры нраву
Совсем не нравилась такая слава.

Жуан еще не знал натур таких;
Погибшая Гайдэ в сравненье с нею
Была дитя природы, волн морских,
Сердечней, простодушней и нежнее.
Но отличалась каждая из них
Особенною прелестью своею:
Гайдэ — цветок, Аврора — самоцвет
(Удачнее сравненья, право, нет).

Придумав это ловкое сравненье,
Я стал опять «сзывать свою пехоту» {899} ;
У Скотта взял я это выраженье —
У лучшего на свете друга Скотта!
Как он рисует рыцарей сраженья,
Господ и крепостных, пиры, охоты!
Когда бы не Вольтер и не Шекспир, —
Поэта лучшего не знал бы мир.

Повсюду муза легкая летает,
Везде я темы сразу нахожу;
Я свет живопишу, и свет читает,
И я его, признаться, не щажу.
Врагов мой стих обычно порождает,
Но жалкой дружбой я не дорожу;
Уже давно я в ссоре с целым светом,
А все же стал я неплохим поэтом!

Упрямство госпожи Амондевилл
Жуана злило, и по сей причине
Весь разговор их кисло-сладок был
И очень неприятен Аделине.
Но вот сребристый гонг провозгласил
Тот час, когда на дамской половине
Меняют туалет (хотя на глаз
Для этой цели вряд ли нужен час).

Но чу! Звенят серебряные чаши,
Стучат ножи, воинственно остры!
(Поспорят ли с Гомером музы наши,
Описывая пышные пиры!)
Меню у нас, пожалуй, даже краше,
Названья удивительно пестры;
Таинственные смеси и приправы
Напоминают древние отравы.