Дана Сидерос - Ученик дурака (сборник)

Если будешь с нами, то и
думать станешь похоже. Бурый
слог, похожий на талый снег,
всем откроет, кто ты таков.
И любой, кто поймёт твои
идиотские каламбуры,
тотчас станет тебе родней
всех озлобленных земляков.
Мы живём на границе, за
нашим лагерем серый, голый,
бесконечный пустырь потерь,
мёртвых тонкостей языка.
Распаковывай свой рюкзак,
разложи по полкам глаголы
и наречия. Всё проверь.
Завтра в поле. Копать. Искать.

Ты помнишь, когда впервые услышал стук
за рёбрами и подумал, что страшно болен?
Как будто внутри целый округ заводов, штолен,
телег, наковален, самоубийц на мосту
и белых летних зонтов над маковым полем.

Как будто заснул в вагоне, попал в депо,
а там, на изнанке, в тусклом зелёном свете,
в больших рукавицах слепые белые йети
латают прорехи, крутят винты опор,
подтягивают канаты – то те, то эти.

Ты помнишь, как нёс это матери? И она,
смеясь, объясняла что-то про пульс и сердце.
Но было уже всё равно. Ты уже был герцог,
властитель внутренних стран, заклинатель сна,
седой неприметный холм с потаённый дверцей.

Ты редкий цветок интерес, целакант контраст,
в безличной белёсой среде все цвета ощерил.
И слог не спасёт, и контекст ничего не даст,
и что бы ты ни писал, ты всегда фантаст.
Читай: «эскапист» – если честно, без допущений.

И вряд ли всё это изменится хоть на миг,
ведь даже смертельно устав и рукой махнув, ты
всё время слышишь, как что-то внутри шумит.
Как город гудит подземкой, глядит дверьми.
Как крутятся шестерёнки, валы и муфты.

Если плачет царевна, вянут в саду пионы.
Над столицей солнце и дождь пятый день подряд.
Что-то воет в лесу одиноко и монотонно.
Не везёт рыбакам. В пекарнях коржи горят.

Если плачет царевна, мох укрывает камень.
Всякий крепкий побег безвольно лежит, как плеть.
С гор спускаются злые, угрюмые великаны –
подержать на ладони, погладить и пожалеть.
Море в гневе швыряет на берег ошмётки пены,
огоньки и сирены скрываются в толще вод.

Если плачет такой, как я, то во всей вселенной
не случается ничего.

Заснуть он не мог. Просто что-то было не так.
Нет-нет, на него не пялилась темнота,
из стен не сочились призраки, и кровать
ни разу не попыталась его сожрать.
Всё это ему не мешало бы, он привык,
подумаешь невидаль – черти из головы.
Нет, не было колик, мигреней или простуд,
он просто внезапно почувствовал пустоту,
как будто из ночи выловили шумы
и выжали сны, оставив бесцветный жмых.

Как будто ушла вода, и как ни терзай
всезнающую лозу, только врёт лоза.

Он несколько сотен раз поменял кровать,
он пробовал разные вредные вещества.
Пытался заснуть от скуки: читал стихи
из толстых журналов, ходил на какой-то хит
в кино, разводил улиток, считал китов.
Два года ходил к докторам – не помог никто.

С тех пор он не спал ни разу, любой из вас,
столкнувшись с ним, узнал бы его тотчас
по злому блеску сухих воспалённых глаз,
бесцветному голосу, резкости редких фраз.
Он пил, он совсем исхудал, он дошел до дна.
И нанялся сторожем в дом, где спала она.
Ей будет семнадцать первого ноября.
Пора составлять меню, примерять наряд,
звонить подругам, искать морщинки у глаз
и находить, конечно же, всякий раз.
Она – только спит, ворочается во сне,
и детские сны вереницей плывут над ней.
Улыбка нежна, безмятежен высокий лоб,
и всем, кто рядом, здорово повезло.
Её красоту никогда не возьмут года.
Ей даже идут эти трубки и провода,
зелёный свет мониторов и бледность щёк.
Похоже на сказку? Так на то и расчёт.

Он думает, что девчонка спит за него,
и вместе они – идеальное существо.
Совсем с недосыпа сбрендил и озверел,
любого, кто тронет её, тут же ждёт расстрел,
поэтому в то крыло, где она лежит,
не суйте носа…
Ладно. Хватай ножи.
Вот план коридоров: я пойду впереди.
У нас будет час. Понятно? Всего один.
Берём серебро и жемчуг, вскрываем сейф.
К восьми нужно быть снаружи.
Стартуем – в семь.

Нитке должно тянуться,
веретену вертеться,
а молодой царице –
не покидать светлицы.
Сидит у окошка, экая цаца.
В руках то пяльцы, то спицы.
Лицом темна, по спине струится
смоляная косица.
Надо ж было царю жениться
на этом лесном уродце.