Надежда Ладоньщикова: Угол отражения (сборник)

Что ж, тень моя, давай быстрее ворочаться!
Край моего пути – и край твоего.
Я, может, доберусь еще в свое Одиночество
и, как картину, разобью его.

Я была на Земле,
когда выли метели,
и смотрели с заката
сны без ответа,
и нельзя было крикнуть,
и летели, летели
разноцветными клочьями
дни против ветра.

Наезжая на время,
душили спокойно,
и, прижатые к стенке
всеми ветрами,
гасли тихо
последние свечи без боя,
навсегда не успев
обменяться словами.

Я была на Земле.
Эхо знает – была.
Темно-синим отчаяньем,
лампой ночной,
вырывая из Песни,
она позвала
то, что стало снежинкой,
что сделалось мной.

Я запомнила времени
быструю сеть,
одиночество эха
в зеркалах бесконечности.
И как трудно уметь
не моргая, смотреть
на призрачный след
единственной Вечности.

Как качались Весы
от дыхания звезд,
как менялись цвета
по солнечным ритмам.
Но часы для души
пробили вопрос.
Они долго звенели
на перроне открытом.

Я была на Земле.

Снегом свалится небо талое.
чтоб потом понять – за пределами,
я мелодию небывалую
Вдруг из нитей невидимых сделаю.

Вечность духа – словесной силе бы.
За минутами оголтелыми
Небо вдруг – необычно синее.
Рассмотрю его за пределами.

А зачем оно – небо белое?
Небо синее – этой вечности?
Небо белое за пределами,
вечное,
за чертой
бесконечности.

Я в одиночестве играю на рояле.
Я прихожу сюда во сне нередко.
В каком-то неземном, нездешнем, зале
разбрасывается земная клетка.

И свежий воздух льется водопадом,
но мне так душно в зале до рассвета
под взглядом бесконечной колоннады
немых, не разорвавшихся сюжетов.

И голос поднимается из клавиш,
и улетает в дальний космос нервно.
Земное сердце – что же ты так давишь?
Цветами распускаешься, наверно.

Рассыпанные бусы. Гулкий грохот.
Сгорают мысли в неподвижной свечке.
Играю сказку – разве это плохо?
для гномов, задремавших на крылечке.

Мне кажется, что помню я,
Что в небе след был – от звезды.
Вся круглая земля моя
видна отлично с высоты.

Зачем-то это напишу,
пока открыты звезды все,
пока, задумавшись брожу,
по тихой млечной полосе.

Я поищу ответа там
о том, как лучше строить дом,
и как не дать своим чертам
исчезнуть в зеркале кривом.

Проходит день, проходит ночь.
Проходит давняя гроза.
Как отторженье превозмочь
и снова сдвинуть полюса?

Как объяснить квадрат крестом,
Как сделать из квадрата круг,
Как жить потом, как строить дом
без милых слов и адских мук?

Я что-то старое пою
весенним вечером земным,
и тихо строю жизнь мою,
тот призрак, что неповторим.

А память дней и боль минут
потом оставлю за спиной.
Я знаю, что меня поймут
по звездам шедшие со мной.

Может быть, я и правда смертна,
но душа – от смерти лекарство.
Я учусь у тебя, Герда,
растопить ледяное царство.

По земле я хожу тихо.
Может быть, улечу однажды.
Я учусь у блага и лиха,
иногда их учу даже.

Я учусь у всего снова,
я писать научусь у Кая,
из тепла я сложу слово.
Только это сказка другая.

И Небо остается без меня,
и я так часто остаюсь без Неба…
Какие-то обрывки слов храня,
какие-то молитвы среди дня
в цветную небыль…

Проходят мимо лица облаков,
И даже с ними говорить не надо,
хотя они – не очень высоко,
всему, что выше, мы уже не рады…

А небо ждет. В асфальт влипаю я
в поисках неба на клочке бумаги.
И часто Богом кажется заря,
и адом часто кажутся овраги.

Белка с ветки слетела, с неба ли,
но так мило.
А зачем, чтобы все это было?
А зачем, чтобы этого не было?

Белка в руку приходит лапками
И зверушкиными глазами.
Нас бы не было – мы б не плакали,
может, плачем – и исчезаем.