Медленно и величаво,
Чуть картавя, отвечал курчавый.
Видно было, как его слова
Схватывает Нева,
Слышно было, как, ломая лед,
Хочет прокарабкаться вперед.
«Ай, Петр, Петр!
Человек кричит, когда ему больно.
Зверь рычит, не найдя берлогу,
А Медный всадник сидит недовольный,
Что его никто никогда не трогал.
Стонет моряк, если вот-вот утонет,
Стонет поэт, если в стужу пальто нет,
Но ты-то чего здесь развел сентименты
Последнего Медного Интеллигента!
Ты в двадцать четвертом здесь правил конем,
Как в двадцать третьем и в двадцать втором,
А мы в это время у гроба стояли,
Как статуи чьей-то огромной печали.
Ты еще не видел, чтобы
Рядом горевавшая у гроба,
С человеком чувствуя разлуку,
Тень его вздымала руку.
Русь большая плакала во мгле…
Человек последний на земле
Так еще, наверно, зарыдает,
Меркнущее солнце провожая.
Но мы знаем: если землю вдруг
Схватит вулканический испуг,
Память о Владимире лелея,
Хаос не разрушит мавзолея.
Но мы знаем: мертвый Ленин рад,
Что назвали город — Ленинград,
Чуем: вместе с нами Ленин, рядом
Над оледенелым Ленинградом.
Пароход придет из-за границы,
Чтобы мудростью его напиться,
Быстрыми и жадными словами
Побеседовать с его учениками.
Видишь, в гавани торговый флот
Русскую воду пьет…
Ай, Петр, Петр!
Если б знал ты, хмур и одинок,
Как России трудно без него, —
Смерти, догоняющей его,
Ты б коня направил поперек.
Ты б услышал, как, звуча в мученье,
Эхо, отскочив от молотка,
Над склоненной скорбью мужика
Трижды простонало:
— Ленин!
И, шагая по его еще
Свежему дымящемуся следу,
Больше, чем свое плечо,
Чувствуем плечо соседа.
Видишь, как нагнулась тьма
Слушать шаг идущих тысяч…
Это строят новые дома —
Терема плененных электричеств.
Как знамена вскидывая искры,
Взволнованный Волхов гудит…
Петр!
Это только присказка,
Сказка еще впереди».
1925
Тяжкий полуденный зной
Встал над восставшей страной;
Кровью песок обагрив,
Движется раненый риф.
К вечеру солнце зайдет,
Двинутся рифы вперед,
Словно густые пласты
Спрятанной темноты.
Вышли проклятые сроки;
Жаждой свободы томим,
К освобожденью Марокко
Выведет Абд эль Керим.
Годы тяжелого груза
Выросли в каменный пласт.
Кто подчинится французам,
Волю испанцам продаст.
Горло до боли сжала
Вражеская ладонь.
Рифы не любят жалоб,
Рифы полюбят огонь.
Пальмы верхушки нагнули,
Кровью встревожен песок.
В ночь восьмого июля
Рифы назначили срок.
Пальмы верхушки нагнули,
Словно завидя самум.
В ночь восьмого июля
Рифы возьмут Уэндсмун.
Ночь никогда доселе
Черной такой не была.
В черную ночь под шрапнелью
Черные шли тела.
Прошлую ночь отступили,
Кровью песок обагрив.
В жаркий песок, как в могилу,
Лег не один риф.
Ночь. Выручай сегодня!
Видишь, навстречу тебе
Голову каждый поднял
И отдает борьбе.
Движемся новым походом.
Но, подчиняясь свинцу.
Черным полкам не отдал
Крепость свою француз.
И, обнажая раны,
Пушкам наперевес
Грозные аэропланы
Молча сошли с небес.
Пусть проиграли сраженье —
Мертвые снова зовут.
Первые пораженья
К новым победам ведут.
Скоро настанут сроки,
И разнесет призыв
В освобожденном Марокко
Освобожденный риф.
1925
Ночь надвинулась на прибой,
Перемешанная с водой,
Ветер, мокрый и черный весь,
Погружается в эту смесь.
Там, где издавна водяной
Правил водами, бьет прибой.
Я плыву теперь среди них —
Умирающих водяных.
Ветер с лодкой бегут вдвоем,
Ветер лодку толкнул плечом,
Он помчит ее напролом,
Он завяжет ее узлом.
Пристань издали стережет
Мой уход и мой приход.
Там под ветра тяжелый свист
Ждет меня молодой марксист.
Окатила его сполна
Несознательная волна.
Он — ученый со всех сторон —
Повеленьем волны смущен.
И кричит и кричит мне вслед:
— Ты погиб, молодой поэт! —
Дескать, пробил последний час
Оторвавшемуся от масс!
Читать дальше