1925
42. «Вон там, в скучающих полях…»
Вон там, в скучающих полях,
Сошлась и не уйдет земля,
И небо в черный час над городами
Выбросило звездную рекламу,
И только изредка вдали
Завод огнями шевелит.
Он должен, хмурый и угрюмый,
Вести полей такую уйму,
И жалуется мне обычно,
Что тяжело,
но что привычно;
И впереди полей — его обоза —
Дымит его труба,
словно труба паровоза,
И вспомнилось мне:
бежит паровоз от погони
И сорок вагонов гонит,
И пусть бы их было не сорок, а сто,
а более ста,
Паровоз бы бежал,
Паровоз бы спешил,
Паровоз бы устал,
но бежал.
Так и ты, завод!
Наяву и во сне
Гонишь в дождь и в снег,
Гонишь в ночь и в день
Беспрестанный
состав
деревень.
1925
43. «Ночью, в полчаса второго…»
Ночью, в полчаса второго,
Загудел над крышей провод,
И я понял: отслужив года,
Ожидают смерти провода.
Кровь пошла не скоро и не грея,
Нервы снова вызвали тоску:
Если электричество стареет,
Сколько в юности моей секунд?
Сколько времени еще осталось
Мне брести до станции Усталость?
В строимый огромный дом
Я боюсь явиться стариком.
Я боюсь, что за пространством будней,
На веселом празднике машин
Под руку старуху подадут мне,
Скажут: на́ тебе — пляши.
И еще меня гнетет забота:
Далеко не кончена работа.
И еще берет меня тоска:
Устает, работая, рука.
Каждый день меня иному учит
И никак не может научить…
Тяжело мне, как навозной куче,
Только кучей удобренья быть.
И она бы иногда хотела
Выпрямиться круглым телом,
И под ласковым взглядом дня
Хоть бы раз перестать вонять.
Вся земля ей будто бы чужая,
Близких нет, она — ко мне:
Я сумею с нею наравне
Стариться во славу урожая.
1925
Безмолвствует черный обхват переплета,
Страницы тесней обнялись в корешке,
И книга недвижна. Но книге охота
Прильнуть к человеческой теплой руке.
Небрежно рассказ недочитанный кинут,
Хозяин ушел и повесил замок.
Сегодня он отдал последний полтинник
За краткую встречу с героем Зоро,
Он сядет на лучший из третьего места,
Ему одному предназначенный стул,
Смотреть, как Зоро похищает невесту,
В запретном саду раздирая листву.
Двенадцать сержантов и десять капралов
Его окружают, но маска бежит,
И вот уж на лошади мчится по скалам,
И в публику сыплется пыль от копыт.
И вот на скале, где над пропастью выгиб,
Бесстрашный Зоро повстречался с врагом…
Ну, разве покажет убогая книга
Такой полновесный удар кулаком?
Безмолвствует черный обхват переплета,
Страницы тесней обнялись в корешке,
И книга недвижна. Но книге охота
Прильнуть к человеческой теплой руке.
1925
Я был совершенно здоровым в тот день,
И где бы тут призраку взяться?
В двенадцать часов появляется тень
Без признаков галлюцинаций.
(Она не похожа на мертвецов,
Являвшихся прежде поэтам,
Ей френч голубой заменяет покров,
И кепка на череп надета.
Чернеющих впадин безжизненный взгляд
Под блеском пенсне оживает.
И таза не видно — пуговиц ряд
Наглухо всё закрывает.)
— Привет мой земному!
— Здорово, мертвец!
Мне странно твое посещенье.
О, я ведь не Гамлет — мой старый отец
Живет на моем иждивенье.
Зачем ты явился? О тень, удались!
Ведь я (что для призрака хуже?)
По убеждениям — матерьялист
И комсомолец к тому же.
Знакомство вести с мертвецами давно
Для нас подозрительный признак.
Поэтам теперешним запрещено
Иметь хоть малюсенький призрак.
И если войдет посторонний ко мне
И встретит нас — определенно
Я медленно буду гореть на огне
Уклонов,
Уклонов,
Уклонов…
Мне голосом тихим мертвец отвечал
С заметным загробным акцентом:
— Мой друг! Я в твоем общежитье стучал
В двери ко многим студентам.
— Уйдите! — они мне кричали в ответ
Дрожащими голосами.
— Уйдите! Вон там проживает поэт,
Ведущий дела с мертвецами.
О друг мой земной, не гнушайся меня,
Забудем о классовой розни.
По вашей столице я шлялся два дня,
Две ночи провел на морозе.
Читать дальше