«Дети, я умираю…»
Все плачут угрюмо…
«Ни клочка не отдайте родимой земли…
Снять прошу ордена, чтобы враг не подумал,
Что убит генерал…
если б тело нашли…»
Вздох последний…
И смерть…
Подошел Ерофеев,
Снял кресты, ордена…
Положил на глаза
Стертых два пятака…
Пахло дымом, шалфеем…
Мелкий дождь моросил…
Грохотала гроза…
И казалось, на миг распахнулись просторы.
И обратно, под яростным свистом свинца,
Поскакали тогда казаки и фланкеры —
В арьергардном бою отомстить за отца.
О, беспамятство рубки! Сверкая клинками,
Звонко тенькая пиками, рваться вперед
И стремительной лавой скакать пред врагами,
По оврагам, по мшанику ближних болот.
Ерофеев хранил вечный сон генерала…
Тело Кульнева было накрыто плащом…
Первый раз не в бою они оба… Настало
Время нам горевать, вспоминая о нем.
«Что же, смерти такой разве ты прекословишь?
Сам я стар, где-нибудь да подстрелят в бою.
Без тебя разве жизнь будет, Яков Петрович?
Только тело б отвезть мне в деревню твою…»
Не смешав своего боевого порядка,
Кони мчались назад, чуть касаясь земли.
Смолкли выстрелы. Стихла кровавая схватка.
Возвращались гусары и песню вели;
«Молодца мы потеряли,
Кульнева злодей убил,
Да зато и отчесали —
Дорого ты заплатил.
Сколько тысяч меж рядами
Ты своими не дочтешь,
Сколько саблями, штыками
На плечах ты ран несешь».
В грозный год его смерти, в заветную зиму,
Отходили враги вдоль пылающих рощ,
И опять довелось бивуачному дыму
Над Клястицею стлаться в ненастную ночь,
И припомнили здесь все дороги героя
Офицеры московских и тульских полков —
От кровавых трудов арьергардного боя
До заветной поры авангардных боев.
На рассвете послали дозор по верховью,
Напоили коней и на запад ушли,
Честь отдавши ему, оросившему кровью
Эти топкие мшаники русской земли.
…Много лет пронеслось, но сейчас, если едешь
В летний пасмурный день из далеких краев
По дороге, ведущей из Полоцка в Себеж,
Ты увидишь места этих грозных боев.
И услышишь тогда, как над зреющей рожью,
На широких полях снова песня звучит,
И поклонишься низко тому раздорожью,
Где в бою арьергардном был Кульнев убит.
Июнь 1941
1
В поздний вечер в пуще брезжил
Отблеск чистый, небывалый…
В день осенний в Беловежье
Цвет небес зелено-алый.
Грозный год тридцать девятый
Шел с военными громами,
Орудийные раскаты
Не смолкали над лесами.
Даль холодная закрыта
Вся завесой огневою.
Загремели вдруг копыта
За опушкою лесною.
Торопился первый конник,
Мчался тропкою заречной,
Был в фуражке он зеленой
Со звездой пятиконечной.
Мчался он тропой лесною
Мимо сумрачного яра,
Весь покрытый желтизною
Азиатского загара.
Ехал полем и лощиной,
То — оврагом, то — пригорком,
Политрук Еманжелинов,
Дали меря взглядом зорким.
Вместе с ним — поляк усатый,
В тех лесах давнишний странник,
Знаменитый провожатый,
По прозванью Кшинский Янек.
Трубный зов большой тревоги
В дальний путь зовет сурово…
Янек Кшинский по дороге
О былом напомнил снова.
Мчался он тропой лесною,
Натянувши повод туго,
Беловежской стороною,
Заповедною округой.
Он рассказывал преданья
О годах давно минувших,
Как, бывало, гулкой ранью
Ржали кони на конюшнях,
Про охоты, про облавы,
Как трясиной шла дорога,
Как гудели переправы
Звоном буйвольего рога.
Хороши такие речи,
Да не время им, пожалуй;
Как настанет в пуще вечер,
Всюду отблеск небывалый.
Где ни едешь — лесом хвойным
Иль кустарником ползущим,—
Всюду, всюду неспокойно
В поздний час в старинной пуще.
Кто в лесах сейчас таится?
Кто стреляет по проезжим?
Кто с вечернею зарницей
Затаился в Беловежье?
2
Перекопана поляна…
Нужно здесь поехать шагом…
И тогда-то к ним нежданно
Вышел зубр из-за оврага.
Как осколок ледниковых
Древних дней с их тишиною,
По полянам васильковым
Проходил он к водопою.
Читать дальше