Славно ты там скакал да рубил ротозеев,—
А подлекарь-молодчик фланкера сберег.
Только что ты нарядный такой, Ерофеев?
Что еще у тебя? Вот ведь… вроде серег».
— «Их мне друг подарил — вроде как покрасивше.
Подарил, говорит, он их мне для красы».
— «Нет, не станет красивым те серьги носивший —
Для красы, милый друг, у гусара усы…
А уж прочее — попросту молвить — морока.
Честью чист наш солдат… Ну, снимай-ка серьгу. —
И промолвил потом, улыбнувшись широко: —
Не грусти, Ерофеев, я, право, не лгу…
А теперь — за работу… Быстрей собирайся…
Уезжаем с тобой — прямо маршем на юг…
Миновала страда зимних вьюг Оровайса…
Ну, Дениска, прощай… До свидания, друг…»
Он поднялся… Коснулся плечом перекладин
Этой старой избы — перегнивших досок.
Рядом с низким Дениской казался громаден,
Да и в самом-то деле, конечно, высок…
Год двенадцатый… Месяц июнь… Неспокойны
Эти дни — перемены и смут времена…
Финский, южный поход — это малые войны,
А теперь наступает большая война.
Враг вступает в Россию. Большим полукругом
Наступая, выходят его корпуса.
Растянулась меж Вислою, Неманом, Бугом
Арьергардных тяжелых боев полоса.
Враг упорно идет к нашей грозной преграде,
И по селам старинным набатов трезвон…
Помню слово Давыдова об Илиаде
В эти грозные дни наступающих войн.
«Честь и слава от веку — солдатская жатва».
Над полями сражений в родной стороне
Да свершится Суворову данная клятва
Ныне в грозной, решающей судьбы войне…
И воспитанных им — от седых генералов
До седых трубачей — в этот час роковой,
Как в былые года, снова битва скликала,
И они откликались на голос родной.
Кульнев был в арьергарде, с прославленной частью,
Прикрывавшей пути к Петербургу, на Псков…
Он грядущей России отстаивал счастье
В непрерывном труде арьергардных боев.
«Я с полком тут один. Бой тяжел арьергардный,
До последнего драться, чтоб дать отойти
Главным силам.
Ведь близок тот полдень отрадный,
Когда кончим отход, перережем пути
И сначала набегом, наездом и поиском
Будем мучить врага,
после — выйдем вперед,
И появится мститель пред вражеским войском —
Защищающий родину русский народ».
…В этот день за Клястицею вражьи мортиры
Били с часа того, как всходила заря.
На гнедых жеребцах пронеслись кирасиры,
По болоту французские шли егеря.
Тяжело отходить, и с коня он слезает…
Повод дал Ерофееву… Тихо идет…
Кто поверит, что Кульнев теперь отступает?
Но получен приказ — неизбежен отход…
Тихо шел по дороге, насупленный, сгорбясь…
«Что же, прямо сказать, ведь не всё решено.
Еще выйду с полком я на вражеский корпус
И сомну в грозной рубке войска Удино…»
Бомба падает рядом… «Быстрей разрывайся,—
Он сказал, отходя с Ерофеевым. — Вот
Видишь, старый фланкер, потрудней Оровайса
Это дело — ну, прямо без устали жмет…»
Он, прищурясь, смотрел… О, родная картина:
Волчья ягода в мшанике топком растет,
Впереди, за обрывом, по скату плотина,
Низкорослая жимолость возле болот…
За широким оврагом бегут перелески.
Небогатый лесок. Белым спинам берез
Будто зябко сейчас в ослепительном блеске,
В ярких вспышках июльских мучительных гроз…
Разорвалось ядро… Яркий блеск над завалом…
Черный дым над травой — и мгновенный разрыв.
Ерофеев рванулся тогда к генералу,
Чтоб спасти его, собственным телом прикрыв…
Опоздал… Взрыв… Что это? Оторваны ноги…
Истекающий кровью, в примятой пыли
Он обрубком сегодня лежит на дороге,
Ставший издавна гордостью русской земли.
И лежит на спине он, беспомощный, строгий,
Истекающий кровью…
О, кто перечтет
В этот день все его боевые дороги
От финляндских снегов до балканских высот…
Молча сняв кивера, пред своим генералом
Все стояли в слезах.
Он лежал недвижим.
Вдруг открыл он глаза.
Странно, был не усталым
Их стремительный блеск, а совсем молодым.
И лежит он в короткой походной шинели,
В доломане простом…
Из-за туч с высоты
Солнце вышло на миг.
Луч скользнул.
Заблестели
На широкой груди ордена и кресты.
Получил их в сраженьях за риск, за отвагу,
И за каждый он кровью по капле платил.
Этот вот
дал Суворов когда-то
за Прагу,
Этот — с финской войны,
тот — в бою получил…
Читать дальше