Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Твоей рукой до строчки переписаны
Все первые стихи мои в тетрадь.
Ты в юности была мне другом истинным,
Зову тебя: «Приди, приди опять!»

Ведь надобно тебе поведать многое
О том, что было на земных путях…
И ты придешь, задумчивая, строгая,
С лесным цветком в седеющих кудрях.

Свод небес чистым золотом вышит…
Замечательна эта зима…
Если песню о ней не напишут,
Знаю, песня родится сама.

Где-нибудь на просторе далеком,
На полярной зимовке она
К синеве незавешенных окон
Из высокого рвется окна.

Перед ней — берега океана…
Только что́ ее крыльев быстрей?
И летит она вдаль, чтоб нежданно
Приютиться в тетрадке твоей.

С нею день несказанно огромен…
Где мелькнет она — станет светло.
Над немеркнущим пламенем домен
В синеве зазвенело крыло.

Что же, гостья заветная, здравствуй,
В нашем праздничном доме живи,
Мы зовем тебя попросту счастьем
И своей не скрываем любви.

…И поет она в лунном сиянье,
И звенит, и торопится жить
В том, еще неизвестном, деянье,
Что тебе суждено совершить.

Ленин жив, он с нами, он не умер,
Он доныне в каждом дне работ,
Он доныне в каждой нашей думе,
В каждом нашем помысле живет.

Мы идем, природу покоряя,
Как велел он, подымая новь…
И живет в сердцах к нему большая,
Верная сыновняя любовь.

Современник века-великана,
Узнавал я Ленина черты
В сводках цифр строительного плана,
В городах безмерной красоты.

С каждым годом ярче и светлее
Песни, что народ сложил о нем,
Слышал я их в цехе и в траншее,
На полях страны и под огнем.

Ленин жив, он с нами, он не умер,
Он доныне в каждом дне работ,
Он доныне в каждой нашей думе,
В каждом нашем подвиге живет.

Каждый вечер в Смольном ходоки.
Строгие, задумчивые лица.

«Как у нас теперь насчет землицы?» —
Спрашивают громко мужики.

И откуда только не приходят
С тощими котомками, в лаптях!
Молча взглядом комнату обводят,
Что-то ищут подолгу в углах.

«Что, родные?»
— «Как же без иконы,
Да и ты, гляди-ка, не одет,
Как царю положено…»
Зеленый
Льется в окна издалека свет.

И смеется Ленин:
«Что вы, право,
Вздумали меня равнять с царем…»

— «Да, прошла везде такая слава,
Что сравненья сразу не найдем.
А как звать тебя, скажи?»
— «Владимир…»
— «Ну, а как же отчество?»
Сказал…

Посмотрел в окно, а небо в дыме,
День уходит, пасмурен и ал…

Ходоки заговорили снова:
«Мы тебя простецки назовем,
Коль позволишь, как отца родного,
Значит, просто слово, Ильичем.

Неудобно в сыновья проситься,
Дожили ведь до седых волос…»

…Но с тех пор уж так и повелось,
Так уже в народе говорится…

Огромный зал был переполнен,
И кто-то, выйдя из рядов,
Нежданно Ленину напомнил,
Что в этом зале Шелгунов.

«Где он?»
— «Вот этот, с бородою,
В косоворотке и очках».
— «А, помню, силой молодою
Хвалился, что была в руках».

— «Он и сейчас силен… Но зренье…
Ведь он давно уже слепой».

— «А нашего ж он поколенья…»
И вдруг, слегка взмахнув рукой,
Ильич президиум покинул —
И прямо к Шелгунову в зал.

Слегка нагнул, сутулясь, спину,
Поцеловал его, обнял.

Взглянул в глаза его слепые
И вспомнил даль ушедших лет,
Когда забрезжил над Россией
Незабываемый рассвет.

Была та жизнь им не по нраву…
И, думой полные одной,
Припомнили, грустя по праву,
Сегодня Невскую заставу
Ильич и друг его слепой,

Собрания кружков рабочих,
Конспиративную страду
И свет далекой белой ночи
В навеки памятном году.

Ночь исторической была,
Ее в веках гремела слава,
Она костры кой-где зажгла,
И сохранить чуть-чуть тепла
Решила Нарвская застава.

Уж очень холодно сейчас.
Едва лишь выйдешь, ветер сразу
В балтийский холод тащит нас,
Не подчиняется приказу
Красногвардейский штаб в ночи,
Ненастной, темной и туманной.
Порой бегут вокруг лучи —
Фонарик вдруг зажгли карманный.