Рядом тень седые сосны клонят…
Где же небо, желтое как мед?
Мимо ста раскрытых настежь комнат
Комиссар, задумавшись, идет.
Снова в путь, судьбу свою бросая
На весы в неведомых боях:
Заговор, раскрытый в Ярославле,
Бунт кулацкий в муромских лесах.
Есть в глазах особая суровость,
В двадцать лет скользнула седина…
Этих дней прославленная повесть
Сохранит простые имена.
Вот коня подводит ординарец,
По тропе летит могучий конь,
Где кружит по скатам лисий нарыск,
Где на взгорьях теплится огонь.
За рекою зори золотые,
Скачет конник в эту тишину,
В ширь полей, где отблески ночные
В черный шелк укутали луну.
Там теперь в реке березку топят,
Вьются ленты вдоль нагих ветвей,
Только в поле слышен грозный топот
И глухое ржание коней.
Пусть бегут по потаенным поймам
Беглецы к ущельям диких скал.
Атаман бандитской шайки пойман.
Заседает в полночь трибунал.
Невысокий, в шапке-невидимке,
Снова скачет степью комиссар,
Путь лежит в тревожной синей дымке
В города Уфу иль Атбасар,
Чтобы после — с полки многолюднейшего
Поезда — вглядеться в темноту;
По приказу Феликса Эдмундовича —
Снова в путь — в дорогу — в маяту.
Дни пройдут, на самом склоне лета
Вместе мы пробьемся сквозь туман,
Брагу выпьем и споем до света
О походе волжских партизан.
По столу ударим пенной кружкой,
Он в глаза на миг посмотрит мне,
Разойдемся по широкой, русской,
Золотой, вечерней стороне.
Конный ли проедет, или пеший
По проселку пыльному пройдет, —
Всё мне будет сниться всадник, певший
На заре вечерней у ворот.
1937
137. «Что на север влечет нас…»
Что на север влечет нас,
Где белые ночи таят
Озаренье снегов,
Где веками безмолвно пространство
И высокие звезды
Над оползнем синих громад
Неизменно горят,
Словно наших сердец постоянство?
Ведь столетья прошли
С той поры, как впервые сюда
Новгородский ушкуйник
Свой медленный парус направил…
Днем и ночью бегут
По любимому морю суда.
Этот путь между льдов
Мореходец старинный прославил.
А посады стоят
У порожистых северных рек,
Ладно выстроен дом,
Беззакатному солнцу открытый.
Ты поселишься здесь,
И Поморье полюбишь навек,
И услышишь потом,
Как шумит океан Ледовитый.
И увидишь тогда
Над просторами вечными льдов
Яркий радужный свет —
Багрецы золотого сиянья.
Ведь пылают они
Над торосом, где умер Седов,
И в дорогу зовут
Тех, кто любит труды и скитанья.
1938
Здравствуй, русского края граница,
Птичий берег, звенящий во льдах,
Здесь певучее слово хранится,
Словно жемчуг речной в сундуках,
И восходит заря-заряница
На пылающих ярко снегах.
Как особенный голос былого,
Сквозь просторы безвестные лет
Пробиваются к правнукам снова
И былины, и старый ответ,
И отцов заповедное слово…
О, прелестный гранатовый цвет!
Тишина, словно берег вдруг вымер,
Будто смерзлися волны, дивясь,
На рассвете пирует Владимир,
Стольной Киевской славится князь.
Парус медленный прячется в дыме,
Словно белая чайка таясь.
Здесь былинное наше Поморье!
В тихий вечер закат пламенел,
Старый песенник пел на задворне,
И узнать я до боли хотел:
Может, здесь было то лукоморье,
Что в стихах своих Пушкин воспел?
Может, здесь давним вечером синим
Лукоморье, как сказочный сон,
Вдруг предстало героям былинным,
Прискакавшим из горных сторон?
С тех ли пор по широким долинам
Слышен чистый серебряный звон?
Где же дуб тот и цепь золотая?
Парус легкий скользнул за прудом.
Здравствуй сызнова, песнь молодая,
Загремевшая в сердце моем,
Как былинное слово — простая,
Вся в огне — как закат надо льдом!
1938
139. СТАРИННАЯ БЫВАЛЬЩИНА
Лошадей он не седлывал, травы не косил,
За сохой по весне не хаживал,
А на море соленую воду пил,
Паруса день и ночь прилаживал.
И в кафтане китайчатом на заре
До Норвеги ходил со товарищи,
Городок стоял на крутой горе,
И закат над ним — как пожарище.
Полюбилась помору в стране чужой,
На норвежской земле, красавица,
Как посмотрит она — он и сам не свой,
Как пройдет — земли не касается.
Читать дальше