Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Под игом вновь обрел он мужества слова,
Упорства своего особенное свойство,
В неведомых боях его душа жива,
И польское бежит, объято страхом, войско.

Пускай в слепую ночь ливонский пес рычит,
Бродяга-рыцарь пусть тоскует о разбое,
Но русская земля жива — и бой кипит,
И кровь вдруг залила всё озеро Чудское.

Тевтонским полчищам поставлен тут предел,
Навек свободным стал туманный край Приморья,
И паруса бегут по золотой гряде
От старых свейских сел до белого Копорья.

Потом пришла пора — и поднял бунт стрелец,
Но Петр непобедим, — пусть бьют валы слепые,
И ждет народ: когда ж появится певец,
Который воспоет грядущий день России?

Кто будет он? И где родится? И когда
Впервые загремит на мир стихом суровым?
Московский старожил его приял в года,
Когда кончался век, что назван был Петровым.

Его предтечей был архангельский мужик.
На гордой высоте упорный сын поморов
Водить в далекий край слова стиха привык,
Как в детстве парус вел среди морских просторов.

Но нет числа всем тем, кто был в учителя
Назначен для него, всем сохранившим слово, —
Не их ли в смертный час всех приняла земля
Из мининских полков, из войска Пугачева?

Народной песни дух, былин заветный строй,
Преданья, что сложил моряк и дальний горец,
И крепостной мужик, и странник, и герой, —
Всё передал ему народ-языкотворец.

Сказительница дум ему верна была,
Улыбкой молодой его зарю встречала,
Предчувствуя беду, как сына берегла
И колыбель его в полночный час качала.

В изгнаньи и тоске текли его года,
Но радость он воспел, внук ратников старинных,
И славен город тот, где юности звезда
Всходила на заре при кликах лебединых.

Метель шумит в лесах, и дышит тяжело,
Как отгул медных труб, как зов победный,
Старинный парк в снегу. Спит Царское Село,
И снова бродит тень тропою заповедной.

О, как еще свежа далекая пора!
Ровесницы стихов, спят сосны вековые.
Был сделан вызов ей велением Петра —
И Пушкиным тогда ответила Россия.

И вот уже века живут его судьбой…
Да будет ныне мир внимать его рассказам,
Из всех певцов земли он самый молодой, —
Он солнце воспевал — и он прославил разум.

Еще была зима, и снег лежал на склонах,
И в тихом полусне огромная луна
Сияла, уходя в края снегов зеленых,
А сразу за мостом встречала тишина.

Когда-то в давний час на бедный подоконник
Домашнюю герань поставил старожил,
Зевал он на заре, читая старый сонник,
И водку, на цветах настоянную, пил.

Скучна его зима, темны следы в сугробах,
Но только весть несут, что есть во льдах проход,
Зовет он в трудный путь матросов большелобых,
На полных парусах бежит рыбацкий бот.

Есть у меня друзья, — я с ними выйду в море,
Волна качнет гальот — я посмотрю назад,
Увижу старый дом и якорь на заборе,
В прибрежье голубом затерянный посад.

Отсюда вьюжный путь на Шпицберген и в земли
Студеной стороны — поморский смелый след.
Столетия прошли, и обликом не тем ли
Нас поражают вдруг герои наших лет?

Есть в светлых их глазах отвага новгородцев,
Сроднилась их душа с душою корабля,
И веруют они, как деды, что прорвется
За вечный полюс вьюг поморская земля.

Опять смеяться, молодость припомнив,
На низких санках еду по Москве,
Навстречу дым, и чалый конь в попоне,
И облака в туманной синеве.

Вновь улыбнуться, молодость припомнив,
И вспомнить вдруг, что в этот самый час
В степях заволжских скачет верный конник,
Но сорок рек разъединяют нас.

Взглянуть на звезды, молодость припомнив,
И вспомнить всё, чем в жизни дорожим;
Пусть скачет он в простор, снегами полный,—
Сиянье звезд рубиновых над ним.

Комиссары ходят в полушубках,
На платформах вечером стоят.
Красный свет на станционных будках,
По заставам вороны кричат.

Весь в снегах, в зеленом дыме город,
А звезда скатилась, далека,
Словно вдруг кривым ножом распорот
Синий холст небесного мешка.

Смольный спит, в одном окне лишь отблеск,
Крепко сжал винтовку часовой,
Тихий голос вновь поет про доблесть
В том студеном звоне над Невой.