Мойзес Наим - Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе

Однако это “ощущение престижа” – чувство хрупкое. А в наши дни – еще и преходящее. Возьмем, например, американскую политику последнего десятилетия, которое политолог Рон Браунштейн назвал “эпохой нестабильности”. В 2002 и 2004 годах избиратели передали республиканцам управление Конгрессом и Белым домом, а в 2006 и 2008-м – отобрали, лишь затем, чтобы в 2010 и 2012-м снова вручить им бразды правления палатой представителей. До этого на пяти выборах с 1996 по 2004 год одной политической партии удавалось получить в нижней палате максимум девять мест; в 2006-м республиканцы потеряли тридцать мест, в 2008-м демократы получили двадцать одно место, а в 2010 году они же потеряли шестьдесят три. Американских избирателей, зарегистрированных в качестве независимых, регулярно больше, чем тех, кто поддерживает республиканцев и демократов {103} 103 Ronald Brownstein. “The Age of Volatility”, The National Journal, 29 октября 2011 г. . В 2012 году стало очевидно, что представители испаноязычного населения играют важную роль.

И это не только американский феномен. Основа политической власти повсеместно становится все более шаткой, и большинство голосов уже не гарантирует возможности принимать решения, поскольку множество представителей “микровласти” могут налагать на них вето или откладывать их. Власть утекает от диктаторов и однопартийных систем вне зависимости от того, поддерживают они реформы или нет. Власть распространяется от крупных авторитетных политических партий к мелким, узкоспециализированным или с ограниченным особым электоратом. Партийные лидеры, которые принимают решения, выбирают кандидатов и разрабатывают за закрытыми дверями политическую платформу, уступают бунтарям и аутсайдерам – новым политикам, которые продвинулись по карьерной лестнице не за счет партийной машины и никогда не присягали ей на верность. Новый путь к власти прокладывают те, кто никогда не состоял ни в какой партии, и те, кто обладает харизмой: одни с помощью состоятельных сторонников, не принадлежащих к классу политиков, другие – на волне поддержки, которую обеспечивают новые средства мобилизации и обмена сообщениями, причем участие партии для этого совершенно не требуется.

Однако политики, какими бы путями они ни попали в правительство, обнаруживают, что срок их службы сокращается, а возможность формировать политику уменьшается. Политика всегда была искусством компромисса, но сейчас она в тупике, так что иногда кажется, будто политика – это искусство не делать вообще ничего. Все чаще встречаются препятствия на всех уровнях принятия решений в политической системе, причем во всех сферах управления и в большинстве стран. Коалиции терпят крах, выборы проводятся все чаще, а “полномочия” оказываются все более расплывчатыми. Децентрализация и переход власти приводят к появлению новых законодательных и исполнительных органов. В свою очередь, из этих более сильных муниципалитетов и региональных ассамблей выходит все больше политиков и выборных или назначенных должностных лиц, которые отбирают часть власти у ведущих столичных политиков. Свою лепту в этот процесс вносят даже судебные органы: судьи все с большим рвением берутся за дела в отношении политических лидеров, препятствуют или дают обратный ход их решениям, привлекают их к расследованиям, касающимся коррупции, и все это мешает политикам заниматься их основной деятельностью. Победа на выборах по-прежнему остается одним из самых значимых и радостных событий, но пользы от нее все меньше. Даже пост главы авторитарного правительства уже не обеспечивает прежней безопасности и власти. Профессор Минсин Пей, один из ведущих мировых специалистов по Китаю, рассказывал мне: “Члены Политбюро теперь открыто рассуждают о старых добрых временах, когда их предшественникам в руководстве Коммунистической партии Китая не приходилось тревожиться из-за блогеров, хакеров, международных преступников, непокорных местных лидеров или активистов, которые каждый год организуют 180 тысяч публичных протестов. У вождей прошлого хватало власти справиться с любыми соперниками. Нынешние лидеры пользуются влиянием, но уже не таким, как их предшественники несколько десятков лет назад, и их власть постоянно уменьшается” {104} 104 Интервью Минксина Пея, Вашингтон, округ Колумбия, июнь 2012 г. .

Что ж, сильные утверждения. Однако разнообразие мировых политических систем по-прежнему поражает воображение. Существуют централизованные, федеральные системы и множество промежуточных вариантов, а некоторые страны являются частью наднациональной политической системы, такой как Европейский союз. В государствах с диктаторскими режимами однопартийная система, хотя формально, пусть и для вида, она многопартийная или внепартийная, диктатуры бывают военные, традиционные, при поддержке этнического или религиозного большинства или меньшинства и так далее. В демократиях все еще разнообразнее. Президентская и парламентская системы делятся на многочисленные подразделения, которые проводят выборы в соответствии с различными планами, включают в себя меньшее или большее количество партий и подчиняются сложным законам, регулирующим совместную работу, представление интересов, финансирование выборов, систему сдержек и противовесов и многое другое. Уклад и традиции политической жизни варьируются в зависимости от региона, даже уважение к политическим деятелям и степень привлекательности политической карьеры зависит от множества меняющихся факторов. Поэтому как можно обобщать и говорить, что политика дезинтегрируется, что политическая власть повсеместно сталкивается с ограничениями и становится все более эфемерной?