Зосима Тилль - Миры Однопомётные. Коллекционное издание

Кто в этом виноват доподлинно не известно. То ли пометивший их своим помётом почтовый Филин, тот еще шутник-выпивоха. То ли Андромеда, вечно надеющаяся на романтическую ночь с Космосом, но подпускающая в пересечения миров туманности, так и не дождавшись на неё приглашения. Что ж, она женщина, имеет право подавать блюда холодными. За скобками, правда, остается вопрос, почему холодными закусками, уготованными Космосу, потчуются все вокруг него кроме? Хотя и в этих масштабах правило «баба дура не потому, что дура, а потому что – баба» никто пока что не отменял. Хотя баба, надо признать, масштаба космического.

Не смотря на все страдания свыше, однопомётные всё-таки рано или поздно находят «своего чела». «Своего» – до мозга костей, «одно—» – до дрожи в коленках, «помётного» – до цыпок на коже. Той самой коже, которой раз встретившись, они метафизически помнят и рождение, и смерть, и миллионы тысяч иных перерождений. Они есть «инь» и «янь», альфа и омега, белый верх – чёрный низ; идеально входящие друг в друга втулки и пазы на уроках черчения и на выдохе выходящие поршни и цилиндры в двигателях внутреннего сгорания. Их возвратно-поступательного внутреннего сгорания.

Новогодней ночью, с двенадцатым ударом курантов Глашка взмыла над суетой и очутилась в ночной Москве. Столица встретила её праздничной иллюминацией и веселящимися тинэйджерами. Аглая пила с ними «коктейльчики» из алюминиевых банок, курила тонкие сигареты со вкусом клубники и всё время спрашивала: «Вы не знаете, как мне найти Мефа? Он, знаете, такой необыкновенный, вы должны его знать». Но тинэйджеры Мефодия не знали. А так как непосредственность и открытость Аглаи их завораживающе притягивала, а «запиленные» на коленях джинсы, непонятно как на ней в эту ночь оказавшиеся, для малолеток означали в ней чемпионку мира в марафоне на четвереньках и олимпийских игр в спринте на коленях, то, на словах, Мефодием хотел быть каждый из них.

Внезапно ночное новогоднее небо озарила андромедина радуга – верная предвестница подпускаемой туманности. «Когда Охота Женщину, Закрой Глаза, Сиди, Фантазируй!» – взяв под контроль свою дикцию, непререкаемым голосом перечислила основные цвета спектра очередному претенденту быть Мефодием Аглая. «В каждой женщине есть перчинка. Главное – разнюхав, не чихнуть. В каждом мужчине есть хреновинка. Главное – распробовав, не прослезиться. И не хами, как генеральный спонсор!», – зачем-то дополнила она себя и, со словами «Адьёс, Амигос! Баста Йа!» ушла в не заставившую себя ждать вслед за радугой андромедину же туманность.

Однопомётные миры вошли в иную веху. У Андромеды, вращаясь в пространстве, они стырили чистые листы, у Космоса, под очередной глоток портера, слямзили чернила. И вообще, однопомётным так хотелось, чтобы у Космоса и Андромеды всё срослось, что могло бы означать и их скорую встречу, а посему помогали они чем и как могли.

Первого января Аглая проснулась с жуткой болью в, как ей сейчас настойчиво казалось, ещё существовавших мозгах. Ещё вчера она была готова к классике жанра и классику жанра же готовила – оливье, холодец из свиной головы и сельдь под шубой. Сегодня нетронутые тарелки с этими блюдами на накрахмаленной скатерти вызывали в ней отвращение. В голове майонезной заправкой растекалось ферментированное шампанское, щедро разбавленное ещё чёрт знает чем. «Хочу втебиться я, любя», – хриплым голосом сквозь щелчки и скрип патефонной пластинки рефреном звучало в её голове. «Что это было?», – пыталась заставить себя думать Михална, но голос не унимался и осколки мысли, не смотря на все её усилия, уходили никого не застав.

«Я не гусар. Я промолчу», – внезапно раздался властный окрик Голоса с потолка. «Я! Я – гусар! Я молчать не буду!», – вторил ему голос Гусляра-самодура, и где-то тихонько струны треньками стали выводить не выходившую из головы Аглаи с самого момента пробуждения мелодию. С восьмой цифры вступил вкрадчивый тенор: «Хочу влюбиться я в тебя» … «Мефодий?», – Аглая огляделась по сторонам, воздух вокруг возбужденно дрожал, переливался всеми цветами радуги и пах тонкими сигаретами с клубникой.

«Хотел зайти в свой мозг – не подошёл пароль. Похоже, что меня, пока был пьян, взломали…», – очнувшись, спросонья произнёс Космос. Мир просыпался, убирал тазики с салатами в холодильники, подсчитывал убытки и напрасно потраченные деньги. Вспоминал откуда взялись «бланши» под глазами, допивал уже выдохшиеся, но всё ещё спиртом пахнущие жидкости, мыл посуду, выпроваживал гостей, и было ему невдомёк, что в эту ночь как по смазанному случилось чудо. Пока Космос и Андромеда мерились достоинствами, Меф и Аглая, незримо друг для друга, вновь были вместе. По кривизне параллелей, переворачиваясь в пространстве, вращаясь спинами вперед в позе эмбрионов, но они столкнулись в этой турбулентности, пусть, пока что и не посмотрев друг другу в глаза. Они вновь, хоть и до первых петухов, но жили друг у друга в Мирах Однопомётных.