Сборник - Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном

Согласитесь, г-н барон, что после всего этого я не могу сносить, чтоб мое семейство имело малейшее сношение с Вашим. С этим условием я согласился не преследовать более этого черного дела и не бесчестить Вас в глазах нашего двора – и Вашего, на что я имел право и повод. Я не хочу, чтоб жена моя еще слушала Ваши отцовские увещания, и не могу позволить, чтоб сын Ваш после своего отвратительного поведения осмелился бы обращаться к моей жене, а еще менее – того, чтобы он говорил ей казарменные каламбуры и играл роль преданности и несчастной страсти, тогда как он подлец и негодяй. Я вынужден обратиться к Вам с просьбой окончить все эти проделки, если хотите избежать нового соблазна от преследования, которого я, верно, не отступлю.

Имею честь быть, господин барон,

Ваш покорный и послушный слуга

А. Пушкин ».

Камергер князь Вяземский на вопрос Военно-судной комиссии объяснил, что у него реляции о бывшей между поручиком Геккерном и камер-юнкером Пушкиным дуэли нет, а есть письмо бывшего со стороны первого из них секундантом д’Аршиака, которое писано к нему по поводу того, что он, князь Вяземский, не знав ничего предварительно о дуэли, про которую, услышавши вместе с известием, что Пушкин смертельно ранен, при встрече в первый раз с д’Аршиаком просил его рассказать, как это было дело? На что д’Аршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося притом его, князя Вяземского, показать то письмо подполковнику Данзасу для взаимной поверки и засвидетельствования подробностей помянутой дуэли; но между тем обещанное письмо доставлено к нему, Вяземскому, по отъезде же д’Аршиака за границу и, следовательно, не могло быть прочтено и поверено вместе обоими свидетелями и получить в глазах его, Вяземского, ту достоверность, которую он желал иметь в сведениях о несчастном происшествии, лишившем его человека, близкого его сердцу.

Затем он, князь Вяземский, отдавал означенное письмо подполковнику Данзасу, который и возвратил ему оное обратно вместе с другим таковым от себя, кои он, князь Вяземский, прилагая при сем объяснении и прося по миновении в них надобности возвратить их ему, присовокупил, что он ни о дуэли до совершения ее, ни о причине к ней от Пушкина и Геккерна никогда не слыхал.

Представленные князем Вяземским письма писаны к нему д’Аршиаком по-французски, а подполковником Данзасом частью по-русски и частью по-французски, также по переводе их присутствующими Военного суда суть следующего содержания:

1) отд’Аршиака от 1/13 февраля 1837 года:

«Князь!

Вы хотели подробно знать несчастное дело, которому г-н Данзас и я были свидетелями. Я сам их представлял и прошу Вас попросить подтверждения и подписи г-на Данзаса. В 4V2 часа прибыли мы на место дуэли. Весьма сильный ветер, бывший в то время, принудил нас искать прикрытия в небольшом сосновом леске. Множество снега мешало противникам, почему мы нашлись в необходимости прорыть тропинку в 20 шагах, на концах которой они встали. Когда барьеры были назначены шинелями и пистолеты были взяты каждым из них, то подполковник Данзас дал сигнал поднятием шляпы. Пушкин в то же время стал у своего барьера. Когда барон Геккерн сделал четыре шага из пяти, которые ему оставались до барьера, оба соперника приготовились стрелять. Спустя несколько минут раздался выстрел, и раненый г-н Пушкин упал лицом к земле на шинель, которая была вместо барьера, и оставался без движения. Но когда секунданты приблизились, то он, до половины приподнявшись, сказал: “Погодите”. Оружие, которое он имел в руке, было покрыто снегом, и потому он взял другое. Я бы мог на это сделать возражение, но знак барона Геккерна меня остановил; г-н Пушкин, опершись левой рукой в землю, прицелил твердой рукой и выстрелил. Неподвижен после выстрела, барон раненый также упал.

Рана г-на Пушкина была слишком сильна, чтобы продолжать дело, оно было кончено. Снова упавши после выстрела, он имел раза два обмороки и несколько минут помешательство в мыслях, но вскоре совершенно пришел в чувства и более их не терял.

В санях, будучи сильно потрясаем во время переезда более половины версты по самой дурной дороге, он мучился не жалуясь; барон Геккерн с моим пособием дошел до своих саней, в которых он ждал, пока совершилась переноска его соперника для того, чтобы я мог провозить его до Петербурга.

В продолжении всего этого дела, спокойство, хладнокровие, благородство с обоих сторон были совершенны.

Примите, князь, уверенность в высоком моем почтении