Сергей Бабурин - Мир империй. Территория государства и мировой порядок

В соответствии со ст.2 Сан-Франциского мирного договора от 8 сентября 1951 г. с Японией, в основном завершившего формирование Ялтинско-Потсдамского мирового порядка, Япония отказалась от всех прав, правооснований и претензий:

на Корею, включая острова Квельпарт, порт Гамильтон и Дагелет;

на Формозу (Тайвань) и Пескадорские острова;

на Курильские острова и ту часть острова Сахалин и прилегающих к нему островов, суверенитет над которыми она приобрела по Портсмутскому Договору от 5 сентября 1905 г.;

на все свои подмандатные территории;

в отношении любой части Антарктического района, независимо от того, вытекали ли они из деятельности японских граждан или были получены иным образом;

на остров Спратли и острова Парасельские.

США получили от Японии под единоличную опеку острова Нансей Сето, расположенные к югу от 29 градусов северной широты (включая острова Рюкю и Дайто), Нампо Сету к югу от Сафу Ган (включая острова Бонин, остров Розарио и острова Волкано) и острова Парес Вела и Маркус.

Как бы ни относиться сегодня к Ялте и Потсдаму, следует признать, что мировой порядок в результате объединенных усилий стран антигитлеровской коалиции был установлен и при всех известных издержках просуществовал почти полвека. Это стало возможным прежде всего потому, что этот миропорядок представлял собой сбалансированную систему. Основными признаками Ялтинско-Потсдамской системывыступали:

во-первых, новые послевоенные государственные границы в Европе и мире, опирающиеся на безоговорочную капитуляцию гитлеровской Германии и ее союзников, а также на самоопределение колониальных стран и народов;

во-вторых, баланс в Европе и мире сил и интересов, предполагающий политическое, экономическое и территориальное разделение мира между двумя блоками – Западным во главе с США и Восточным во главе с СССР;

в-третьих, новый раздел Германии: на Западное (ФРГ) и Восточное (ГДР) немецкие государства, с утратой ею не только завоеваний войны 1939–1945 гг., присоединенных перед войной Австрии, Чехии и Мемеля, но и всей Восточной Пруссии;

в-четвертых, Организация Объединенных Наций с наделенными властными полномочиями Советом Безопасности во главе, призванная решать любые проблемы, возникающие в международных отношениях.

Крах системы колониализма произошел в 60-е гг. XX в., но он был предрешен решениями лидеров стран антигитлеровской коалиции. Причем отнюдь не только по инициативе СССР. Характеризуя ту же Атлантическую хартию США и Великобритании, И. Броз Тито обоснованно подчеркивал, что она не означала расширения территорий за счет других народов, не означала порабощения и угнетения других народов, а должна была означать свободное самоопределение народов [1004].

Русско-французские, а затем советско-французские отношения традиционно формировали основные направления развития обстановки в Европе и в мире. Это было справедливо не только для тех исторических периодов, когда Россия и Франция были союзниками и партнерами. Даже во времена, когда история разводила их на противоположные полюса мировой политики, отношениям между Москвой и Парижем всегда была присуща особая нота, нота доверительности и заинтересованности во взаимопонимании и сотрудничестве друг с другом. Это вытекало из особенностей истории и геополитического положения наших стран, особенностей, которые не меняются в зависимости от того, кто в данный момент находится в креслах власти.

В памяти до сих пор звучат мудрые слова де Голля, обратившегося к москвичам с балкона Моссовета во время его исторического визита в СССР в конце 60-х гг. Генерал, как никто другой из французских политиков, понимал, что страны связывают долгосрочные интересы. Де Голль сказал в тот день, что не он, а вечная Франция встречается здесь вновь с вечной Россией. Великий французский политик положил начало той послевоенной французской политике, которая умело учитывала и оберегала эти интересы, несмотря на членство в противостоящих блоках, идеологические разногласия и связанные с этим многочисленные серьезные противоречия и споры. В Вашингтоне и в Бонне, в Варшаве и в Пекине всегда знали, что в Европе и мире есть помимо прочих силовых линий вечная российско-французская линия, которая неизбежно проявит себя и явится важным элементом складывания мировых дел.

Вызывает сожаление «просвещенный энтузиазм» Б. Н. Славинского, видящего в распаде «социалистического лагеря» и организации Варшавского договора в конце XX в. «получение восточноевропейскими государствами политической независимости» и «торжество решений, принятых в Ялте, хотя и с почти полувековым опозданием» [1005]. Если это и торжество, то послевоенных односторонних, без учета России (СССР) планов Запада того времени. С чем можно и нужно согласиться, так это с тем, что развитие Европы и мира после 1945 года далеко не во всем шло в соответствии с решениями и Ялты, и Потсдама.