Михаил Любарский - Немые свидетели

Не Путилин ли с его проницательностью и чутьем «догадался», что прокламация «Барским крестьянам» написана Чернышевским? И не он ли подсказал Костомарову текст маленькой записки и письма, якобы написанных Чернышевским и сыгравших решающую роль в качестве компрометирующих материалов? Так или иначе неожиданно в руках следствия оказались эти поразительные документы.

На свет божий появилась записка, в которой говорилось: «В. Д. (т. е. Всеволод Дмитриевич. — Авторы ). Вместо „срочно обяз.“ (как это по непростительной оплошности поставлено у меня) наберите везде „временно обяз.“, как это называется в Положении. Ч.».

Костомаров действительно набирал прокламацию, которую ему передал Михайлов через студента Сороку. Чернышевский действительно был в Москве в марте 1861 года и виделся с Костомаровым. Именно тогда, показывал Костомаров в комиссии, Чернышевский зашел к нему и, не застав дома, оставил эту записку.

В III отделении заметили ошибку в прокламации и, зная от Костомарова о встрече с Чернышевским в Москве, вскоре после выхода Положения (5 марта 1861 г.), когда прокламация «Барским крестьянам» набиралась, решили исправить текст — якобы от имени самого автора, но чужими руками. Тем более что руки для этого имелись самые подходящие.

Костомарову доставили бумаги Чернышевского, изъятые при аресте, и он быстро овладел чужим почерком.

Возникают сразу же два вопроса.

Первый: мог ли Чернышевский написать пресловутую записку?

Второй: поскольку с Костомаровым Чернышевский был едва знаком, мог ли он, опытный конспиратор, именно ему оставить такую записку?

Что касается первого вопроса, то М. Лемке, автор интересной книги о политических процессах в 60-х годах, опубликовавший основные документы по процессу Чернышевского, пишет: «Чернышевский, вынесший на своих плечах все литературное прохождение крестьянского вопроса, знавший и следивший за ним изо дня в день, конечно, не мог употребить такой основной термин неверно, но это мог и даже должен был сделать поэт-переводчик, бывший, как в лесу, в крестьянской реформе».

Но Лемке ошибся. В тексте прокламации «Барским крестьянам», написанной незадолго до реформы 1861 года, везде стояло «срочнообязанные». Это и естественно. Когда Положение еще обсуждалось, в нем употреблялся термин «срочнообязанные»: правительство предполагало установить какой-то конкретный срок, в течение которого крестьяне выполняли свои обязательства перед помещиками. В последний момент от жесткого срока отказались и появилось более туманное — «временнообязанные».

На второй вопрос исчерпывающе ответил Ю. Стеклов в статье «Решенный вопрос»: «Чернышевский, зная, что за ним следят и ищут случая расправиться с ним, проявлял необыкновенную осторожность в словах, поступках и в выборе знакомств. Эта осторожность была всем известна. О ней говорили студенты, профессора, писатели, ею возмущались шпики в своих донесениях, ее отмечали жандармы и члены следственной комиссии, равно как тот же предатель Костомаров в своем письме к мифическому Соколову и в сочиненном им же письме Плещееву. Недовольство ею нашло даже отражение в сенатском приговоре. И вдруг этот осторожнейший человек совершает такой грубый промах, как оставление записки на квартире малознакомого ему молодого человека, к которому он вдобавок относился с подозрением, записки, в которой определенно признается в авторстве нелегального воззвания и которую мог прочитать любой посторонний, зашедший в комнату, и делает это без всякой надобности, ибо, не застав Костомарова дома, мог или дождаться его, или зайти в другой раз! Этот поступок, достойный зеленого гимназиста, настолько нелеп, что при минимальной добросовестности судей он должен был бы возбудить в них величайшие сомнения».

Но судьи отнюдь не склонны были сомневаться. Записку отдали на экспертизу. Сначала она поступила в комиссию, возглавляемую князем Голициным. В «Акте сличения почерка руки Чернышевского» говорилось:

«1863 года апреля 24 дня, в высочайше утвержденной в С.-Петербурге Следственной комиссии, командированные секретари: со стороны губернского правления Карцев и Степановский, со стороны уголовной палаты Филимонов и 2-го департамента гражданской палаты Беляев, производили сличение почерка записки, писанной карандашом, по показанию Костомарова, отставным титулярным советником Чернышевским, с другими бумагами им писанными и заключающимися в деле на 58-м листе и в ответах Чернышевского 30 октября 1862 года, и нашли, что почерк записки имеет некоторое сходство с почерком Чернышевского, коим писаны им означенные бумаги».