Михаил Любарский - Немые свидетели

Итак, на горизонте вновь появляется мифическая фигура пьяного казака, созданного фантазией С. Д. Короткова. Не лучше ли все-таки заглянуть в литературу о Лермонтове? Хотя бы в воспоминания художника Арнольди (которого авторы статей цитируют охотно и часто, но весьма выборочно и произвольно). Вот что там сказано:

«Я полагаю, что, кроме секундантов… вся молодежь, с которой Лермонтов водился, присутствовала скрытно на дуэли, полагая, что она кончится шуткой и что Мартынов, не пользовавшийся репутацией храброго, струсит и противники помирятся.

…Не присутствие ли этого общества, собравшегося посмеяться над Мартыновым, о чем он мог узнать стороной, заставило его мужаться и крепиться и навести дуло пистолета на Лермонтова?»

Поистине, странная ситуация, если принять версию авторов. Мало того, что секунданты единодушно решили погубить Лермонтова, участниками заговора оказались и те, кто прятался вблизи площадки. Не слишком ли много свидетелей для сохранения тайны?

Но тогда уж надо последовательно идти до конца. III отделение должно было составить подробнейший список всех, кто тайно и явно присутствовал на дуэли, и каким-то образом зажать им рот.

Кстати, многие из этих лиц дожили до той поры, когда заговор молчания вокруг Лермонтова был снят. Они могли бы заявить во всеуслышание обо всем, что знали и видели. Почему-то они молчали.

Да и сам Мартынов, над которым всю жизнь тяготело проклятие убийцы, нигде и никогда не попытался свалить вину на кого-то. Может быть, он боялся? Или авторы полагают, что он оставил разоблачительные документы, которые после его смерти похитили те же вездесущие, всезнающие, способные все предусмотреть жандармы? Правда, и Николай I, и граф Бенкендорф давно уже покоились в могиле. Но ведь они могли передать грозный приказ в наследство потомкам.

Подобные аргументы, конечно, вряд ли кто примет всерьез.

Память бывает разная. Одни без запинки называют номера телефонов всех своих знакомых, другие, не задумываясь, сыплют датами, третьи наизусть читают целые поэмы. Подобная память вызывает уважение и поражает. Зрительная память мало кого удивляет. Человек легко может забыть фамилию, имя и отчество случайных знакомых, а внешний облик запоминается надолго, особенно если в нем есть что-то необычное.

Криминалисты давно обратили внимание на это свойство памяти. Еще в середине XVIII столетия парижская префектура завела специальный реестр на лиц, отбывавших тюремное заключение. Против их фамилий начали указывать основные приметы, которые помогали разыскивать бежавших или рецидивистов. Точно так же ловили преступников и на Руси. Помните, у Пушкина в «Борисе Годунове»: «А лет ему от роду двадцать. А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой, глаза голубые, волосы рыжие, на щеке бородавка, на лбу другая».

Сведения были краткие, но все же достаточные, чтобы опознать Гришку Отрепьева.

В русской полиции карточки заполнялись по стандартной форме: рост — такой-то, волосы — такие-то, особых примет не имеет. Вот типичный образчик, относящийся к концу 1906 года. 15 декабря в «Вологодских губернских ведомостях» в разделе «Сыскные статьи» появилась следующая заметка:

«Вологодское губернское правление предписывает полицейским управлениям губернии сделать распоряжение о розыске бежавшего 3 декабря сего 1906 года из вологодского исправительного отделения административно ссыльного студента С.-Петербургского университета Дмитрия Захарова-Мануильского и о результатах розыска донести. Приметы бежавшего следующие: 22 лет, роста среднего, лицо чистое, глаза карие, волосы на голове и бровях черные, нос и рот умеренные».

Найти по таким приметам человека, не проживающего в данной местности и незнакомого сотрудникам полиции, было невозможно. Число разыскиваемых непрерывно увеличивалось, тем более что, заметая следы, преступники изменяли не только фамилии, но и внешний облик.

Значит, следовало разработать специальные методы опознания, чтобы человек не мог скрыться, несмотря на все уловки и маскировку.

Один из подобных методов имеет солидный исторический стаж. Уже в глубокой древности преступников, особенно рабов, подвергали клеймению. Можно вспомнить и «Трех мушкетеров» Дюма, когда на плече миледи «д’Артаньян с невыразимым ужасом увидел цветок лилии, неизгладимое клеймо, налагаемое позорящей рукой палача». В Австрии на спинах осужденных выжигали буквы. По ним определяли, какое преступление и где совершил заклейменный.