Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

«Юридическая вина, — пишут ученые, — есть выражение вины моральной, и если моральная вина делится на двоих, юридическая становится меньше».

У меня нет данных, чтобы оспорить выводы ученых, и все-таки эта последняя цифра вызывает сомнение. Неужто более чем в половине случаев суд, избирая меру наказания, учел поведение жертвы? Мои наблюдения (не опирающиеся, повторяю, на слишком большое число и з у ч е н н ы х дел, но зато основывающиеся на многолетнем личном опыте и опыте моих коллег) свидетельствуют об ином: каждый раз, когда в стремлении смягчить вину подсудимого защита ссылалась на поведение потерпевшей, судья резко обрывал адвоката, напоминая о том, что нельзя бросать тень на женскую честь.

Но допустим, ученые правы. Что же делать тогда тем, кто попал в остальные сорок пять процентов и на чью судьбу, определенную судом, аморальное поведение жертв влияния не оказало? И особенно тем, кого справедливей назвать именно жертвой, но кто зачислен в преступники — из-за того, что сложился стереотип: безоговорочно верить заявлению «пострадавшей»?

Помню процесс, в котором когда-то пришлось мне участвовать. Процесс, надолго оставивший горький осадок в душе.

Подсудимый и потерпевшая дружили с детства. Ни для кого это не было секретом: вся деревня звала их неразлучною парой. Они остались друзьями и после того, как парнишка уехал в город, окончил техникум, начал работать на заводе. Отпуск он всегда проводил в родном доме. Провел и на этот раз, ни на вечер не расставаясь со своею подругой.

И вдруг зимой, в январе — заявление в прокуратуру: девушка обвиняет друга в насилии…

Судили его в райцентре. Я пришел к нему накануне процесса. Он встретил меня просьбой:

— Товарищ адвокат, узнайте, если можно, кто это Клавку там накрутил: мамаша или подружки? Чем я им вдруг не вышел?..

А вечером возле гостиницы, настороженно озираясь, меня ждала незнакомая женщина. Представилась:

— Мать Клавы…

Долго молчала, словно приценивалась: можно ли положиться, можно ли доверить семейную тайну. Наконец решилась:

— Вы уж, пожалуйста, постарайтесь, чтоб Витюшку наказали не очень…

— Если виновен, накажут, и очень, — намеренно сухо отрезал я.

Женщина всхлипнула:

— Да не виновен же он!..

— Как так?

— А вот так: было между ними все по-хорошему.

Читая дело, размышляя над тем, что угадывалось между строк, я и сам пришел к этому выводу. Но вслух усомнился:

— Зачем же тогда ваша дочь обратилась в прокуратуру?

— Что ж ей, по-вашему, — утопиться? Вся деревня знает, что они гуляли. С него как с гуся вода: погулял и уехал. А ей здесь жить…

Это была весьма тривиальная схема, по которой возникло не одно подобное дело. «Он» и «она» ведут себя без оглядки на то, что скажут, что подумают, что будет «потом». Они любят друг друга (или думают, что любят) и распоряжаются собой порою поспешно и легкомысленно. Все идет хорошо, пока «за закрытую дверь» — случайно или намеренно — не заглянет кто-нибудь посторонний: отец или мать, соседка или подруга.

На сей раз туда «заглянула» учительница. Как узнала и что — не ведаю. Но узнала. Пришла, разумеется, в ужас:

— Кто тебя, Клава, теперь замуж возьмет?..

И завертелась машина: заявление, следствие, допросы, очные ставки… Слезливые жалобы… Возмущенные письма… Чтобы потом, когда вынесут приговор, снять с него копий побольше и предъявлять кандидатам в мужья?..

Приговор этот вынесли: лишение свободы на длительный срок. Улик не было, зато была характеристика: педагогический коллектив аттестовал свою бывшую ученицу как «девочку правдивую и искреннюю». Отсюда суд сделал вывод: «Нет оснований не доверять ее показаниям».

Отменили приговор лишь через два года…

Пленум Верховного Суда СССР дал руководящее указание: при рассмотрении дел об изнасиловании «всесторонне, полно и объективно исследовать все обстоятельства» и прежде всего «тщательно выяснять обстановку происшествия и взаимоотношения подсудимого с потерпевшей». Указание исключительно важное, потому что, случается, в деле нет ничего, кроме видимости улик. Заявление потерпевшей, формальная ссылка на экспертизу — и все. Ну, разве еще довод, не высказанный открыто, но имеющийся «в уме»: зачем потерпевшей клеветать на невинного?

И верно, в нормальных обстоятельствах нормальный человек (не медицински нормальный, а с точки зрения житейской логики) не станет возводить напраслину на другого, привлекая при этом внимание десятков людей к таким подробностям своей личной жизни, которые обычно не выставляются напоказ. Но суд, как правило, имеет дело с обстоятельствами как раз не слишком нормальными, с такими побуждениями, с такими движениями души, которые не укладываются в привычную схему.