Александр Чучаев - Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография

Р. Д. Шарапов утверждает, что оскорбление действием отграничивалось в Уложении о наказаниях по направленности умысла [375]. В подтверждение сказанного автор ссылается на высказывание И. Я. Фойницкого: «Со стороны внешней обида действием граничит с насилием, отличаясь от последнего свойством преступного намерения» [376]. С. А. Цветков, не соглашаясь с таким объяснением различий в указанных преступлениях, отмечает, что работа И. Я. Фойницкого была издана в период, когда уже более 10 лет действовали отдельные главы Уголовного уложения 1903 г., обеспечивающие неприкосновенность чести и достоинства на принципиально иных началах, что и отразилось в позиции автора [377].

В дореволюционной литературе по вопросу отграничения оскорбления, совершаемого путем насильственного действия, от сопротивления власти не существовало единой позиции. Их объединяло одно: все авторы считали, что разграничение следует проводить по содержанию и интенсивности насилия. Например, А. Лохвицкий писал, что обида действием может состоять и в ударе, «но удар этот не должен быть тяжелый. Если кто-нибудь ударяет рукою по лицу, или слегка хлыстом – это, по понятиям общества, обида, потому что в этом действии не видно у причинившего его никакого намерения, кроме намерения оскорбить. Но если его бьют сильно – это нанесение побоев; никто не считает здесь оскорбленной свою честь, никто не вызовет за это действие на дуэль» [378]. В. В. Есипов считал, что нанесение побоев «только тогда выходит за пределы обиды, когда оно сопровождалось нанесением увечий или ран…» [379].

В качестве критерия разграничения С. В. Познышев предлагал использовать такое понятие, как опасность насилия для жизни потерпевшего. По этой классификации побои не могли представлять опасность для жизни [380]. В принципе в этом же русле находились рассуждения Н. А. Неклюдова, по мнению которого «отличие обиды действием будет заключаться в том, что побои в обиде не подвергают опасности жизнь обиженного… и не имеют своим последствием болезни, лишающей его возможности труда и занятий» [381].

Кроме побоев к оскорблению представителя власти относились иные насильственные действия, например таскание за уши и волосы. Последние действия в том числе вменялись в вину крестьянину Кольченко, который в волостном правлении требовал от сборщика податей Алексейчика денег. Получив отказ, виновный обругал его, нанес пощечину и стал таскать за волосы [382].

Иными насильственными действиями также признавались хватание за одежду, различные части тела, бросание в чиновника каких-либо предметов. Так, Тиханов признан виновным в том, что схватил за шиворот полицейского надзирателя и со словами «пошел вон» оттолкнул его от себя [383]. Во время производства описи на квартире купца Кофмана последний грубо обругал судебного пристава Глаголева, а затем стал бросать в него грязное белье [384].

Несмотря на расширительное толкование насильственных действий, в дореволюционной литературе обращается внимание на то, что за пределами положений ст. 312 Уложения о наказаниях остались такие случаи посягательств на авторитет государственных органов, как различного рода оскорбительные выходки (обливание помоями, плевки и т. д.) и неприличные жесты. Последние в науке и судебной практике вообще относились к оскорблению словом («символические обиды»). Так, Правительствующий сенат в решении по делу Тихановского указал, что деяние виновного, выразившего телодвижением только грубое и оскорбительное предложение, обращенное к полицейскому надзирателю, а не намерение посягнуть на его личную неприкосновенность, составляет преступление, предусмотренное ст. 286 (оскорбление словом), а не ст. 285 Уложения о наказаниях (оскорбление действием) [385].

Н. А. Неклюдов писал: «Обида символическая есть оскорбление человека через посредство знаков и изображений, заменяющих собою слово и речь; но как слово говорится на воздух, на ветер, в пустое пространство, долетая до слуха человека лишь посредством колебания воздушных волн, не касаясь нисколько его тела, так и обида символическая, существенный признак которой заключается в том, что она видится, должна достигать зрения человека лишь через посредство световых волн, равным образом не прикасаясь его тела…» [386]. Возражая Н. А. Неклюдову, С. А. Цветков обоснованно отмечает, что телодвижения представляют собой самостоятельный способ передачи информации. Именно на этом свойстве зиждется выделение конклюдентных действий [387].