Биндинг в осознании противоправности деяния видел сущность преступного умысла 206.
Н. С. Таганцев по этому поводу не столь категоричен в своих утверждениях. В целом он выступает на стороне представителей направления, возникшего в конце XVIII в., согласно которому положение ignorantia juris semper nocet 207 вносит в уголовное право формализм, противоречащий природе уголовной ответственности.
Представители абсолютных теорий утверждали, что появление нормы определяет деятельность каждого лица. Не соглашаясь с этим, Н. С. Таганцев замечает, что норма права – это жизненные правила, которые должны служить одним из оснований человеческой деятельности. Сознательное противопоставление поведения требованиям права немыслимо без знания этих требований. «…Идя последовательно, мы должны сказать, что сообразно с общим понятием о нормах права отсутствие запрещенности учиненного устраняет умышленность преступного посягательства и притом не только при тех деяниях, в состав которых введено сознание запрещенности, но вообще при всех преступных посягательствах» 208.
Признание подобного исходного уголовно-правового положения привело бы, по мнению Н. С. Таганцева, к невозможности охраны общественного порядка, все требования власти и ее органов стали бы эфемерными. Он предлагает различать запрещенность деяния и его наказуемость и в связи с этим незнание первого обстоятельства не смешивать с незнанием второго обстоятельства.
Исключать умысел может только действительное неведение или заблуждение о запрещенности деяния. Следовательно, лицо при таких обстоятельствах не может нести ответственность за умышленное преступление, но не исключается его ответственность за проявленную легкомысленность или небрежность. «Если закон наказывает посягательство на норму, учиненное по небрежности, то ответственность может существовать и тогда, когда небрежность проявилась именно в неознакомлении и требованиями прав и закона. Поэтому в тех деяниях, в которых умышленность и неосторожность наказываются одинаково, …ссылка на неведение запрещенности не окажет весьма часто никакого влияния на ответственность, в особенности если нарушение сделано таким лицом, которое по своему званию или деятельности было специально обязано познакомиться не только с требованиями закона, но и постановлениями и распоряжениями компетентных властей» 209.
Таким образом, можно заключить, что незнание закона, по Н. С. Таганцеву, в целом не исключает уголовную ответственность. В качестве изъятия из этого правила выступают, во-первых, совершение деяний, которые образуют только умышленное посягательство на правоохраняемый интерес, во-вторых, незнание закона лицами, которые не могли знать о существовании уголовно-правового запрета 210.
Сергеевский выделяет два вида умысла: умысел в узком смысле слова – dolus 211 и преступное безразличие – dolus eventualis 212, что соответствует современному делению данной формы вины на прямой и косвенный. Это отвечает положениям ст. 48 Уголовного уложения 1903 г., в которой говорится: «Преступное деяние почитается умышленным не только когда виновный желал его учинения, но также когда он сознательно допускал наступление последствия, обусловливающего преступность сего деяния».
Вероятнее всего, автор не был сторонником деления умысла на указанные виды. Ссылаясь на законодательство других стран, он отмечает, что указанные виды умысла в нем не отражаются; при наличии относительно-определенных санкций в этом и нет необходимости 213.
Одним из сторонников такой позиции является Г. Е. Колоколов. По его мнению, «dolus eventualis, или – иначе – преступное безразличие, существует только в фантазии криминалистов, но не в действительной жизни» 214.
Аргументируя свою позицию, он указывает, что безразличное отношение лица, находящегося в состоянии вменяемости, к преступному последствию немыслимо. Психически здоровый человек, сознательно совершая деяние, тем самым обусловливая наступление последствия, не может не понимать, что последнее для него является невыгодным хотя бы уже потому, что за него он может быть подвергнут уголовному наказанию. «Во всех тех случаях, где опровергаемое нами учение принимает „преступное безразличие“ – во всех таких случаях виновный на самом деле прямо желает, чтобы преступное последствие было так или иначе избегнуто. (Желание это лишь не имеет достаточной энергии, чтобы заставить преступника отказаться от предположенных актов, к которым он побуждается более сильным мотивом.)» 215.
Читать дальше