Олег Егоров - М. Ю. Лермонтов как психологический тип

Остроумие и острóта у Лермонтова как форма игрового поведения. Функция социального вызова в острóтах. Реакция на невозможность прямого слова о мире и человеке. Карикатуры и их роль. Остроты как компромиссный путь сосуществования с социальной действительностью

Настоящая глава, имея самостоятельный предмет исследования, в известной мере является продолжением предыдущей. С проблемой игры как формой социального поведения тесно связана одна из ее разновидностей – острóта, служащая выражением остроумия индивида. В жизни Лермонтова острота сыграла печальную роль, предопределив его преждевременную гибель. Поэтому одной из главных задач психоанализа личности Лермонтова является исследование истоков, сущности и роли острот как разновидностей игрового поведения в жизни поэта.

В мемуарной литературе существует огромное количество свидетельств, наблюдений, описаний лермонтовских острот. Предпринято немало попыток связать мотивы рокового поединка поэта с этим свойством его характера. Разброс суждений колеблется от нейтральных и положительных оценок до крайне негативных и даже пророческих.

При всей важности этого свойства натуры Лермонтова ни критика, ни исследователи не задумывались глубоко над данной проблемой. Были лишь робкие попытки объяснить значение остроты в поведении Лермонтова. Например, историк В. О. Ключевский в своем критическом этюде о Лермонтове «Грусть. (Памяти М. Ф. Лермонтова)» при крайне поверхностном взгляде на предмет дает весьма неопределенную оценку творческой направленности лермонтовского остроумия: «‹…› Во имя чего восстал бы Лермонтов против порядков, нравов и понятий современного общества? Ни вокруг себя, ни в самом себе не находил он элементов, из которых можно было бы составить такие правила и идеалы; ни наблюдение, ни собственное миросозерцание не давали ему положительной сатирической темы (курсив мой. – О. Е.), без которой сатира превращается в досужее зубоскальство». [439]

Бедность аналитической мысли в такой важной, судьбоносной области душевной жизни Лермонтова объясняется, на наш взгляд, двумя причинами: научной неразработанностью проблемы остроумия в XIX веке и упрощенными пониманием лермонтоведами этого свойства психики поэта. С высоты научного знания современности проблема остроумия Лермонтова должна быть решена положительно. То есть необходимо раскрыть ее функцию в свете душевных конфликтов поэта, его жизненных планов и социального поведения. Такое решение поможет скорректировать, в сочетании с некоторыми другими, родственными остроумию формами самовыражения, итоговые выводы о причинах гибели Лермонтова.

Редкий современник Лермонтова, знавший поэта лично, не отмечал в нем склонность к остроте, сатирической усмешке, словесной пародии и карикатуре на знакомых. Уже в юности Лермонтов обращал внимание близких на «живость своего остроумия и склонность к эпиграмме». [440]Позднее некоторые сослуживцы Лермонтова отмечали в нем эту черту как вполне невинную «страстишку дразнить» [441]и не расценивали ее проявление как обиду для себя. С психологической точки зрения подобные остроты не выходят за рамки элементов повседневной бытовой коммуникации. З. Фрейд следующим образом квалифицировал все остроты: «В одном случае острота является самоцелью и не преследует никакой особой цели, в другом случае она обслуживает такую цель: она становится тенденциозной остротой». [442]Такая дифференциация имеет принципиальное значение применительно к Лермонтову. Вопреки мнению ряда современников тенденциозная, или обидная острота не была искони присуща его характеру. Лермонтов избегал острот в обществе людей, близких ему по духовному складу и кругу интересов: «Никогда я не замечал, чтобы в разговоре с М. А. Назимовым, а также с И. А. Вревским Лермонтов позволял себе обычный тон насмешки». [443]Складывал он свое словесное оружие и перед теми, в ком видел достойного соперника, не позволявшего переходить границы светских условностей. «Я замечал только, – вспоминал немецкий писатель Фр. Боденштедт, – что шпильки его часто переходили в личности; но, получив несколько раз резкий отпор от Олсуфьева (который, кстати, был моложе Лермонтова на пять лет. – О. Е.), он счел за лучшее избрать мишенью своих шуток только молодого князя». [444]

Невинная острота Лермонтова не затрагивала ни основ социального поведения объекта насмешки, ни общественного института или морального установления, стоящего за ним. Она, как правило, выражала добрую сторону натуры поэта. Не случайно А. М. Меринский, отмечавший злоречивость своего сослуживца, уравновешивал свой отзыв словами: «но душу ‹он› имел добрую». [445]В невинной лермонтовской остроте раскрывалось именно его добродушие и незлобивость в отношении его к симпатичным ему людям, обладавшим какими-то чертами, над которыми не грех было посмеяться. «‹…› Во время лагеря, лежа в постели в своей палатке, он, скуки ради, кликал к себе своего денщика и начинал его дразнить». [446]