Андрей Аствацатуров - И не только Сэлинджер. Десять опытов прочтения английской и американской литературы

И здесь на помощь приходят художественные вымыслы и сюжеты, с годами отливающиеся в строгие литературные жанры. В них человек предстает героическим, свободным от скверны и уверенно подчиняющим себе жизнь, которая до его появления казалась совершенно неуправляемой. Голдинг в “Повелителе мух” выбирает два таких жанра, проверенных временем, опытом литературных мастеров, и недвусмысленно указывает на них читателю, предостерегая его от мировоззренческих ошибок и художественных иллюзий. Это жанры очень популярные и очень английские: приключенческий роман и робинзонада. Голдинг решает в них поиграть и для начала их скрещивает, получая в результате некий гибрид, что, впрочем, нисколько не вредит художественному правдоподобию и здравому смыслу. В самом деле, жизнь на необитаемом острове может быть полна приключений, а приключения, в свою очередь, могут забросить персонажа на необитаемый остров.

Приключенческий роман, столь популярный в Англии, в самом деле позволяет очень наглядно продемонстрировать героический дух человека, способного одолеть сюжетно громоздящиеся друг на друга невзгоды. Впрочем, Голдинг не был единственным, кого раздражал приключенческий роман. С этим жанром, как мы помним, уже за пятьдесят лет до него разобрался Джозеф Конрад. Причем строго и бескомпромиссно. Авторов ходульных приключенческих поделок он уподобил английским колонизаторам, тщетно пытавшимся подчинить европейским законам неупорядоченные джунгли и их обитателей.

Так что Голдинг, можно сказать, добивал уже поверженного противника.

Иное дело робинзонада. Тут противник Голдинга оказался более фантазийным и более живучим. Первую робинзонаду, как мы помним, написал Даниэль Дефо, признанный всем миром, патентованный классик. Он рассказал о том, как развивается человечество: от собирания плодов к охоте и рыболовству, затем – к скотоводству, затем – к сельскохозяйственным успехам и, наконец, к торжеству цивилизации.

Остальные робинзонады были большей частью жалким подражанием, но на их популярности это никак серьезно не отразилось. Даже Жюль Верн, принявшийся было в “Таинственном острове” занудливо спорить с Дефо и добросовестно кипятиться по поводу того, что человек не может провести в одиночестве двадцать лет, не сойдя с ума, ничего принципиально нового в этот жанр не внес. В робинзонадах всё со времен Дефо осталось прежним. Робинзоны, большие и малые, с мучительным постоянством цивилизованно покоряют природу. Они превращают диких коз в домашних, заросшие бог знает чем луга – в тучные пастбища и плодородные нивы, оскалившихся людоедов – в вышколенных слуг, и даже попугаев, если на них остается свободное время, заставляют говорить по-английски. Впрочем, иногда первобытный страх перед непостижимым дает о себе знать. Но они отважно гонят его прочь. Чего бояться? Ведь в мире все научно. И позорный страх, услышав эту спасительную формулу, тотчас отступает. “Life is scientific ”, – произнесет голдинговский Хрюша, новый робинзон, толстый, розовощекий прагматик, выросший у тетки при конфетной лавке. “У Дефо, – с сожалением заметит Вальтер Скотт, – нет ничего такого, чего не знал бы любой лавочник”.

Голдинг в качестве противника берет не Дефо – слишком уж давно все это было, – а его более позднее переиздание некоего Роберта Майкла Баллантайна, сочинившего в конце XIX века робинзонаду “Коралловый остров” (“Coral Island”). Персонажи “Повелителя мух”, узнав, что они на острове одни и взрослых нет, кричат от радости. Теперь их, новых робинзонов, наверняка ожидают веселые баллантайновские приключения:

“Ральф продолжал:

– Пока нас не спасут, мы тут отлично проведем время.

Он широко раскинул руки:

– Как в книжке!

Тут все закричали наперебой:

– «Остров сокровищ!»

– «Ласточки и амазонки!»

– «Коралловый остров!»”

“Коралловый остров”, как видите, в обязательном списке. Стало быть, читали. В финале, когда остров, подожженный охотниками Джека, пылает, роман Баллантайна снова упоминается Голдингом. Правда, теперь уже иронично: ведь баллантайновские ожидания детей и читателей не сбылись, и все получилось не так, как в книжке, не в соответствии с принятой сюжетной схемой. Появляется морской офицер, “бог из машины” (очень кстати, потому что Ральфа вот-вот прикончат), и произносит укоризненно:

“– Казалось бы <���…>, английские мальчики – вы ведь все англичане, не так ли? – могли выглядеть и попристойней.