Между тем – поразительная деталь – Пушкин еще осенью 1823 г., то есть за полтора года до того, пророчески писал о ее смерти:
Придет ужасный [час]… твои небесны очи
Покроются, мой друг, туманом вечной ночи,
Молчанье вечное твои сомкнет уста,
Ты навсегда сойдешь в те мрачные места,
Где прадедов твоих почиют мощи хладны…
(II, 296)
Откуда такое провидение? Ведь никому другому ничего подобного Пушкин никогда не предсказывал.
А еще через несколько лет Пушкин по существу обвинит Ивана Степановича в убийстве его жены Амалии.
Возможно, поэт был прав: уж слишком кстати для будущей карьеры ее супруга Ивана Ризнича была эта смерть.
Действительно, выдержав приличествующий по понятиям того времени минимальный срок по смерти Амалии, то есть немногим более года, он женился на Полине Ржевуской, представительнице влиятельного клана Ржевуских. Достаточно сказать, что отец Полины – граф Адам Ржевуский, был в то время предводителем Киевского губернского дворянства. И карьера Ивана Степановича быстро пошла в гору.
Получив в качестве приданого шесть тысяч червонцев, он вскоре после женитьбы стал управляющим Киевским банком и статским советником [58]. Для небогатого иммигранта совсем недурно!
Подозрения в причастности Ивана Степановича к смерти его супруги возникли у Пушкина лишь пять лет спустя – в 1830 г.
В стихотворении «Заклинание» поэт, обращаясь к мертвой Амалии, молит ее покинуть могилу, вернуться к нему («Ко мне, мой друг, сюда, сюда…») и здесь же неожиданно уточняет:
Зову тебя не для того,
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего…
(III, 246)
А в черновом варианте, где у Пушкина всегда всё выглядит гораздо более прозрачно, было:
Чтоб укорять того, чья злоба
Убила друга моего…
(III, 855 – курсив мой. – Л. А .)
Редкое, пожалуй, даже единственное в лирике Пушкина обвинение вполне конкретного лица…
Мысль эта не давала покоя Пушкину, и он повторяет свое обвинение в «Каменном госте» в реплике Дон Гуана, вспоминающего свою умершую возлюбленную Инезу – образ, явно навеянный воспоминанием об Амалии:
Дон Гуан (задумчиво).
Бедная Инеза! Ее уж нет! как я любил ее!
Лепорелло.
Инеза! – черноглазую… о, помню.
Три месяца ухаживали вы
За ней; насилу-то помог Лукавый.
Дон Гуан.
В июле… ночью. Странную приятность
Я находил в ее печальном взоре
И помертвелых губах. Это странно.
Ты, кажется, ее не находил
Красавицей. И точно, мало было
В ней истинно прекрасного. Глаза,
Одни глаза. Да взгляд… такого взгляда
Уж никогда я не встречал. А голос
У ней был тих и слаб – как у больной —
Муж <���у н>ее был негодяй суровый,
Узнал я поздно… Бедная Инеза!.. [59]
(VII, 139).
То, что Пушкин узнал обо всем в 1830 г., явствует, в частности, из исправлений, которые он внес в уже почти завершенный текст «Каменного гостя». Дошедший до нас текст датирован 4 ноября 1830 г. По всем признакам, это текст, который Пушкин переписал набело с какого-то не дошедшего до нас черновика, и, как это обыкновенно у него бывало, вносил сюда разного рода правку. Так вот, цитируемый отрывок выглядел первоначально так:
Лепорелло.
Инеза! – да, дочь мельника… о, помню…
…
Дон Гуан.
Отец ее был негодяй суровый,
Узнал я после… Бедная Инеза…
(VII, 308)
Переделывая отрывок, Пушкин заменил «отец» на «муж», пожертвовав при этом даже ритмом: «Муж ее был негодяй суровый» («Муж <���у н>ее…» – позднейшая редакторская конъектура). Соответственно исчезло и упоминание о дочери мельника [60]. Далее Пушкин заменил фразу «Узнал я после» на «Узнал я поздно». Это очень важное изменение. Первый вариант – после – указывает лишь на время. Тогда как поздно передает не только время, но и сообщает определенную модальность: сожаление о том, что, если бы поведение мужа было ему в свое время известно, он успел бы как-то вмешаться: может быть, защитить любимую женщину или, по крайней мере, отомстить за нее…
Элегии для мертвой возлюбленной
Однако вернемся в весеннюю Одессу 1824 года.
Как можно понять по стихотворению «Ты богоматерь, нет сомненья», обида Пушкина на Амалию в связи с рождением ребенка была не столь уж велика. Может быть, ей даже удалось убедить поэта, что ребенок его, что потому-то он и окрещен Александром. Убедить Пушкина было нетрудно: он хотел верить, что Амалия его любит, и верил в это [61]. Предстоящее расставание должно было стать для него крайне болезненным. Именно так и описал его Пушкин много лет спустя, уже после смерти своей возлюбленной:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу