Виктор Шнирельман - Арийский миф в современном мире

Вместе с тем он изящно обходил вопрос о том, с какой именно «нечистью» боролась Церковь Христова, и из его увесистого сочинения читатель так и не узнавал, что изрядную долю этой «нечисти» составляли славяне-язычники. Не узнавал читатель и о славянском язычестве 334. Ведь всех языческих богов автор огульно зачислял в древние исторические личности, обожествленные кем угодно, но только не «россами». Последних же он наделял извечным и исконным монотеизмом – верой в Бога Единого, Творца Мироздания (Петухов 1998а: 309–310, 334). И он всеми силами убеждал читателя в правомочности всех действий Ивана – «он имел право наказывать! Ибо он видел плоды безнаказанности» (Петухов 1998а: 448).

По словам Петухова, даже разведя «очищающий костер инквизиции», Церковь все-таки проиграла, враги разъели ее изнутри и раскололи на две части 335. Но, о чудо, пострадала от этого лишь Западная церковь, а Восточная православная церковь «россов» продолжала мужественное сопротивление. Она выдержала нападки всех внешних врагов, но не смогла устоять перед внутренними. И вот теперь враги «проникли в саму Православную Церковь, чтобы объединить ее с прогнившей иудеохристианской златолюбивой и не Христовой церковью западной» (Петухов 1998а: 337–338). Так в романе отражается современная борьба основной массы православных иерархов против экуменического течения.

Примечательно, что, опасаясь обвинений в антисемитизме, автор нигде в рассматриваемом романе не упоминал ни евреев, ни иудаизм. Однако ключевые сюжеты (Арктическая прародина, широкое расселение культуртрегеров-кочевников и их вытеснение с юга на север, столкновение двух цивилизаций – «доброй» и «злой») и ключевые слова (Паленый Стан, Сиянн, огненный крест) – все это без труда позволяет опознать антисемитский «арийско-славянский» миф. И уж совсем узнаваемо звучит следующий пассаж, идею которого автор позаимствовал у В. Емельянова. Будто бы Иван увидел, как у египетских пирамид «мрачные жрецы-отступники, идущие к власти над миром, тайно выращивали гибридных нелюдей, смешивая безумных и полубезумных, одержимых двуногих – изгоев белой и черной рас. Они выращивали дьяволов во плоти, лишенных душ, но наделенных сатанинским изворотливым разумом и безумной, истерической алчностью… сотворили выродков, несущих человечеству смерть вырождения, подобно смертельным вирусам, убивающим целые племена»… «Выродки тщились переплюнуть Господа Бога, они в безумной гордыне уподоблялись отцу своему дьяволу, выращивали новые расы, они “творили”!» (Петухов 1998а: 338). Обладавший недюжинными художественными способностями, Петухов детализировал сухое повествование Емельянова и в красках изображал, как жрецы вскрывали головы детей, сажали туда вредоносных личинок и разгоняли эту «новую гибридную расу» по всему миру (Петухов 1998а: 453–454).

Но если Емельянов простодушно видел в этих «выродках» предков евреев, то Петухов в своем романе благоразумно обходил этот вопрос. Он лишь замечал, что сами они называли себя «гуманистами, просветителями, реформаторами, демократами, учителями…». Он искренне ненавидел их за то, что они будто бы видели в людях биомассу и производили над ними чудовищные опыты (Петухов 1998а: 434–435). Он умалчивал о том, что точно так же, по его собственным словам, поступали с людьми те самые первопредки, которых он выводил из космоса. Однако такие разительные противоречия, которых немало в его произведениях, его вовсе не смущали. Ему важнее был общий пафос романа, направленный на защиту России от «злых сатанинских сил», якобы стремившихся разрушить «последнюю обитель Христа», каковой ему и представлялась Россия (Петухов 1998а: 437).

Позднее Петухов вернулся к этому «эксперименту египетских жрецов» и кое-что разъяснил. Оказывается, древнеегипетские жрецы и среди них Моисей, а равным образом Авраам и его потомки, пришедшие в Египет, были едва ли не чистокровными «русами». По не объясненной автором причине, эти жрецы замыслили вывести новую совершенную расу «богочеловеков», но не смогли предвидеть последствия своих «космических» начинаний. Лишь Моисей якобы осознал крах эксперимента, и в этом состояла его жизненная трагедия. Ведь остановить «древнеегипетский эксперимент» было уже невозможно, сокрушался автор (Петухов 1998в: 41–42). Он и здесь ограничивался недомолвками, надеясь, что читатель и сам поймет, что из Египта вместе с Моисеем вышли не «богочеловеки», а «злые сатанинские силы», которым Петухов уделял так много места в своих романах.