Виктор Шнирельман - Арийский миф в современном мире

В дальнейшем Петухов еще неоднократно возвращался к истории этого «эксперимента», тайна которого не отпускала его до конца жизни (этот вопрос настолько его волновал, что одна из самых длинных глав в его книге «Русы Древнего Востока» была посвящена происхождению евреев). В который раз меняя свои взгляды, теперь он доказывал, что следует проводить четкие различия между семитами и евреями: если первые были плодом «развертывания этногенеза», то вторые – искусственным результатом «египетского эксперимента». Теперь он наконец-то проник в суть «мудрого замысла» египетских «волхвов-жрецов». Оказывается, те хорошо сознавали, что, захватив цивилизации Ближнего Востока, «протосемиты и семиты» на этом не остановятся и непременно нападут на Египет, который ждала та же плачевная участь. Якобы жрецы понимали, что «семитов» могут остановить только такие же «семиты». Поэтому они решили «цивилизовать» «архантропическую массу» (именно так Петухов видел предков евреев) путем «селекции» и поделиться с ней своими сокровенными знаниями, тем самым сделав ее «русоевреями». А затем под присмотром «жреца» Моисея они отправили ее в Ханаан, планируя превратить ее там в оседлый земледельческий народ со своей государственностью. Якобы это могло бы послужить буфером и остановить натиск «диких семитов» на Египет, и якобы в этом заключалась тайна «избранности» евреев. Иными словами, они были избраны вовсе не Богом, а египетскими жрецами.

Стоит ли говорить о том, что, донельзя искажая историю древних израильтян, Петухов фактически лишал их каких-либо политических, культурных и интеллектуальных достижений? По его утверждениям, все у них было вторично, все они якобы заимствовали у «русов». «Ни мне, ни археологам не известен ни один город, выстроенный евреями», – заявлял он. Мало того, обращаясь к «народной этимологии», он выводил термин «хабиру/хапиру» из русского глагола «хапать» и настаивал, что якобы разбои и захваты чужого имущества были их призванием (Петухов 2008: 246–290; 2009а: 279–335). Ему настолько нравилась версия об «эксперименте египетских жрецов» по созданию «избранных», что он даже поделился ею с корреспонденткой «Литературной газеты», тем самым доводя ее до сведения читающих газету интеллектуалов (Вельдина 2004: 7).

Своим экскурсам в глубокое прошлое Петухов придавал особый смысл, искусственно создавая там ситуации, якобы способные объяснить современные процессы. Речь фактически шла об эзоповом языке, использовавшемся писателем для изложения своего видения настоящего. Так, связывая процессы упадка и деградации цивилизаций на Древнем Востоке с нашествием «диких семитов», он находил им аналогию в России 1917 г., где якобы продолжался все тот же процесс. Здесь Петухов опирался на давний антисемитский миф о том, как якобы «евреи-большевики» противоправно захватили власть, но впоследствии из-за своей неопытности окончательно разладили государственный аппарат. Это позволяло ему еще раз подчеркнуть якобы неспособность евреев к созданию собственных государств и стремление жить за счет созданного другими (Петухов 2009б: 279–280).

Похоже, образ евреев ни на минуту не оставлял Петухова, и он вновь и вновь обращался к нему, чтобы лишний раз подчеркнуть «вторичность» евреев, отсутствие у них творческого начала, их стремление жить за счет соседей, иными словами, чтобы еще раз напомнить читателю стереотипы, с избытком накопленные антисемитской литературой. С этой точки зрения показательно, что одну из своих основных книг, посвященную «истории древних русов», Петухов заканчивал вовсе не прославлением предков и их славной истории, чего от него можно было бы ожидать. Нет, заключительным аккордом звучало утверждение о том, что евреи никогда не имели своих собственных богов, а заимствовали образ единого Бога-Вседержителя у русов (Петухов 2009б: 459). Иными словами, книга завершалась символической победой «русов-арийцев» над евреями, и, надо думать, автор надеялся, что эта победа будет не только символической.

Так Петухов показывал, какие богатые возможности таит в себе шовинистический подход для увязывания русского неоязыческого мифа с православием. Во-первых, теперь уже нет оснований противопоставлять христианство язычеству – ведь обе эти религии сформировались в одной и той же «русской» среде и являются родными сестрами, делить им нечего. Во-вторых, «богоубийство» оказывается детской шалостью по сравнению с теми преступлениями, которые евреи якобы совершили против русского народа, оккупировав его «исконную территорию» на Ближнем Востоке и, в частности, в Палестине и присвоив его интеллектуальное наследие 336. В-третьих, евреи вообще оказываются не людьми, а некими «биороботами», «искусственно выведенной расой», плодом плохо поставленного эксперимента. Так Петухов вносил в свой «православный подход» элементы расистского антисемитизма. Наконец, в-четвертых, возрождая из небытия призывы позднего Достоевского к захвату Константинополя, Петухов поправлял великого писателя – Константинополь должен по праву принадлежать России не в силу ее претензий на византийское наследие («Москва – Третий Рим»), а потому, что по концепции современных русских неоязычников «Троада испокон веков была русской, славянской землей…» (Петухов 1998в: 15; 2009б: 128).