Владимир Даль - Пословицы и поговорки русского народа

В сборн. Янькова 1744 г.: «Кумища, сватища – простишься, хватишься»; это уже ни на что не похоже; пусть бы кто понял эту чепуху, в которой из четырех слов нет ни одного верного, а потому и нет никакого смысла. Очевидно, это искажение пословицы, живущей и доныне в народе: «Кумишься, сватаешься – проспишься, спохватишься». Таких примеров можно бы набрать очень много; привожу их в доказательство, что во все времена бывали бестолковые переписчики и даже собиратели, которые умничали, и что, ссылаясь на старинные рукописи, не всегда можно исправлять новых собирателей.

Сборнику моему суждено было пройти много мытарств, задолго до печати (в 1853 г.), и притом без малейшего искательства с моей стороны, а по просвещенному участию и настоянию особы, на которую не смею и намекнуть, не зная, будет ли это угодно. Но люди, и притом люди ученые по званию, признав издание сборника вредным, даже опасным, сочли долгом выставить и другие недостатки его, между прочим, такими словами: «Замечая и подслушивая говоры (?) народные, г. Даль, видно, не скоро их записывал, а вносил после, как мог припомнить; оттого у него редкая (?) пословица так записана, как она говорится в народе. Большая часть (?) их замечены так, как следующие: у него написано: Эту беду я бобами разведу, а пословица гласит так: Чужую беду бобами разведу, а к своей ума не приберу ».

Но у меня были обе пословицы, только каждая на своем месте, потому что смысл их не один и тот же; да вместо приберу у меня написано приложу, что я и поныне считаю верным. Эту беду я бобами или на бобах разведу; беда не велика, влезет в ворота, отворожиться или отделаться можно. « Чужую беду на бобах разведу, а к своей ума не приложу » – совсем другое; это значит: чужое горе с хлебом съем, чужая болячка в боку не киснет, а своя болячка велик желвак и пр.

Далее: «У него написано: Суди бог волю свою, а пословица гласит: Твори бог волю свою ». Что последняя говорится, в этом нет спору, и если ее у меня не было, то можно было указать на пропуск; но первая также говорится. « Суди бог волю свою » – значит, что более судить ее некому, не нам ее пересуживать, а должно ей без ропота покориться; или приняв судить, по старинному значению, за присуждать, творить суд, – суди бог волю свою значит: твори, присуждай по воле своей.

Всего, в доказательство, что редкая пословица у меня верно записана и что большая часть их замечены ошибочно, праведные судьи мои приводят три примера, то есть по одному на каждые десять тысяч, и третий самый замечательный: «Та же неверность и в сборе (?) прибауток и пустоговорок; приведу в пример одну: у него написано: Не для чего, чего иного, как прочего такого, эта пустоговорка в народе выражается (почему же не гласит?) так: Не для чего иного, как лишь для прочего такого; а если лучше чего, так больше ничего; вот только и всего ».

Да, кажется, что только и всего...

Как бы то ни было, но независимо от такой неверности в пословицах моих, доказанной тремя приведенными здесь примерами, нашли, что сборник этот и небезопасен, посягая на развращение нравов. Для большей вразумительности этой истины и для охранения нравов от угрожающего им развращения придумана и написана была, в отчете, новая русская пословица, не совсем складная, но зато ясная по цели: « Это куль муки и щепоть мышьяку » – так сказано было в приговоре о сборнике этом, и к сему еще прибавлено: «Домогаясь напечатать памятники народных глупостей, г. Даль домогается дать им печатный авторитет»... к опасным же для нравственности и набожности народной местам отнесены, между прочим, следующие изречения: «Благословясь, не грех; середа да пятница хозяину в доме не указчица» и пр.

Упоминать ли еще после этого, что рука об руку с сочинителями пословицы о мышьяке шло и заключение ценителя присяжного, к коему сборник мой попал также без моего участия, и что там находили непозволительным сближение сподряд пословиц или поговорок: «У него руки долги (власти много)» и «У него руки длинны (он вор)»? И тут, как там, требовали поправок и изменений в пословицах, да сверх того исключений, которые «могут составить более четверти рукописи»...

Я ответил в то время: «Не знаю, в какой мере сборник мой мог бы быть вреден или опасен для других, но убеждаюсь, что он мог бы сделаться небезопасным для меня. Если же, впрочем, он мог побудить столь почтенное лицо, члена высшего ученого братства, к сочинению уголовной пословицы, то очевидно развращает нравы; остается положить его на костер и сжечь; я же прошу позабыть, что сборник был представлен, тем более, что это сделано не мною».