Лев Данилкин - Клудж. Книги. Люди. Путешествия

В традиционных, на одну большую семью домах на первом этаже обычно живет слепой верблюд, днем и ночью расхаживающий вокруг каменного колодца и вращающий механизм пресса для выдавливания кунжутного масла. И даже если верблюда нет, все равно в каждом доме можно снимать «Тысячу и одну ночь» – даже здесь, в гостинице, ну, если убрать со стен фотографии канцлера Шрёдера. Первым это обнаружил Пазолини, который и снимал в Йемене свой «Цветок тысяча одной ночи»; оказавшись в Сане, вы не удивитесь его словам о том, что Йемен «в архитектурном отношении – самая красивая страна в мире».

Это правда, и если существуют великие города, которые надо увидеть-перед-тем-как-умереть – Венеция, Рио-де-Жанейро, Петербург, Лондон, Стамбул, – то Сана с ее четырнадцатью тысячами красно-коричневых, терракотовых, пряничных, карминных и светло-розовых небоскребов, с горами, замыкающими панораму, с глиняными, на базальтовых фундаментах мечетями, беленые купола которых похожи на планетарии, с минаретами, которые не доминируют в ландшафте, а словно штрихуют пространство между башнями, – обязательно должна быть в этом списке. «Варварская Венеция из пыли и песка, без Сан-Марко и Джудекки, город-форма, красота которого, – Пазолини, как известно, был не только режиссером, но и писателем, – не в хрупких памятниках, а в ирреальных линиях зданий, в божьем замысле, который здесь чувствуется… город, который снится мне и снится». Венеция или Вавилон, Вавилон, каким он выглядел, должно быть, в оригинале, – архитектурная порнография, на которую можно смотреть бесконечно, днем и ночью, когда башни зажигаются изнутри, будто глиняные светильники, и разноцветный свет витражей отражается в золотых рукоятках джамбий у прохожих, – что, впрочем, увидишь не часто, потому как электричество тут отключают без церемоний.

Сана очень красивый город, но очень плохо структурированный, ризоматический, и это – отчасти – играет против него. Здесь нет не то что Джудекки, но даже и классического пешеходного маршрута, как от Сан-Марко до Риальто. В Сане невозможно посоветовать что-либо «найти»: только заблудиться – у рынка медников, у пятничной мечети, у крепостной стены. Я тщательно исследовал район ворот Баб-аль-Йаман на предмет отрубленных у воров кистей и ступней – якобы их до сих пор вывешивают в открытом доступе, но потерпел неудачу, и меня опять вынесло на один из трех рынков ката.

Вот надуйте щеку – одну! – как только можете. Надули? Теперь надуйте еще, прямо из последних сил, чтоб глаза на лоб полезли. Хорошо. Теперь подойдите к зеркалу. А, то-то и оно: вот так к трем часам дня выглядят 99 процентов населения Йемена. За щекой – кат, легкий амфетамин, объединяющий нацию – и структурирующий течение повседневной жизни. Мы с Сулейманом тоже жуем – купили каждый себе по мешочку зеленых листиков. Горькие, немытые, а все равно щиплешь, как козел герань, и ждешь, когда уже наконец. Я уже привык – мы жевали кат в горах Хараз, где мужчины с автоматами танцуют после обеда танец с кинжалами-джамбиями, на побережье, в Худейде, где по рынку расхаживают настоящие сомалийские пираты с крашенными красной хной бородами, где свирепствует малярия и каждая вторая лавка – аптека. В пустыне между Забидом и Байд-аль-Фатихом, по которой бредут – тысячами – выжившие после нелегальной переправы через Баб-эль-Мандебский пролив нищие сомалийцы, в Саудовскую Аравию, за хоть какой-нибудь работой. В Иббе, не тронутом временем городке, где можно снимать Каир, Багдад, Басру, Дамаск – любой из городов 1001 ночи. В Джиббле, где я видел грузовичок «ИКЕА – Йемен», хотя в Йемене нет и не может быть никакой ИКЕА. В бывшей столице Тайзе, где женщины ходят с открытым лицом, мужчины носят сразу два пиджака, один в рукава, второй на манер бурки, и дерутся шлепанцами, а владельцы шиномонтажей оборачивают покрышки цветной блестящей бумагой.

Примерно в двенадцать-час дня в Йемене возникает подобие испанской «мовиды»: в глазах всего населения страны читается озабоченность: где будем покупать? попадется ли хороший пакетик? где будем жевать? Примерно к трем все вопросы решены, и щека обретает нужный размер. Любое мало-мальски пригодное для жевания ката место, включая неприступные скалы, теперь занято – мужчины, женщины, дети сидят на высоте, в прохладце, теребят клейкие листочки и пялятся в пространство. Мир становится четче, прозрачнее, резче, будто запотевшее стекло протерли. Впрочем, постороннему гораздо интереснее не биологический эффект ката, а экономический: как кат управляет целой страной. Чтобы подумать об этом – как йеменцы добились того, что пакетик можно купить в любом месте: в пустыне, в горах, на берегу Красного моря и Аденского залива, в любое время дня и ночи, – не обязательно даже жевать листья, просто попросите отвезти вас на плантацию, узнайте, когда они перестали сажать кофе и перешли на кат, каков средний заработок работника индустрии.