Джабраил Мурдалов - Неизвестный Поэтъ XIX века. Памятник Поэзии

Мне спутница печаль.

Упершись пятой въ глубокие бездны,

Главу онъ покоитъ въ выси поднебесной.

Обвито ело ледяною чалмою

И кудри на плечахъ широкой волною;

Небрежно окутанный снежной порфирой

Стоитъ онъ могучий, какъ памятникъ мира.

Остатокъ величия прежней природы

Свидетель покойный паденья вековъ!

Развей предо мной ты бывшие годы

Годину добра и годину свободы,

Скажи ты мне повесть о давнемъ быломъ!

Какъ прежде зналъ миръ нашъ?

Грозой промчались вы свободные сыны

Наездовъ, вольности, и жизни полудикой!

Где дикий вашъ табунъ, где ваши курени

И подвиги борьбы и сильной и великой?

Исчезли въ какъ шумъ дробящейся волны?

Какъ битвы бешенной отчаянные крики

И что жъ осталось от вашихъ идоловъ войны?

Могилы на степяхъ! – вотъ ваши обелиски…

Не стало васъ – забыли васъ потомки,

Минувшей вольности обломки!

И въ косы мирные сковали вашъ булатъ!

Проснитесь слабые, сломайте ваши цепи!..

Пусть закаленые мечи опять заговорятъ!

И крови вражеской наполнитъ наши степи.

Закрылась луна серебряной фатой

Потускли лики звезд на небе голубом,

Туман раздвинулся и жизнью молодой

Горит опять заря на степи огневом,

Восток загружен, облит златистою влагою.

Сияет чудный мир гребнистых облаков

Еще мгновенье. С проснувшейся землей.

Цалует гигант сияющим лучом.

Сорвал он черный флер ревнивою рукой.

И вновь блестит земле волшебной красотой

Ожил угрюмый лес и засеребрились волн

Звучит вновь соловей гармонией святой.

И пахарь стопой?

Невесело бегут по светлой влаге челны…

Ты был весел той порой —

Как на конях казаки

Гарцевали пред тобой

И стекалися в полки.

Как с отвагой удалой

В бой кидались старики

И над родиной святой

Ветром вели бунчуки;

А теперь т дик, угрюм;

Что жь, причиной грустных дум?

Не давайся ты печали, невеселью старика.

Уж до близкой смерти вряд ли

Приголублю старика!

Синее небо, черная степь,

Я навещалъ васъ недавно! —

Вспомнилъ, какъ Ляха злобнаго цепь

Васъ тяготила бесславно;

Вспомнил, как часто воинтсвенный гулъ

Степи тревожилъ, и крови лилъ реки;

Вспомнилъ казачества буйный разгулъ,

Здесь схороненный на долго, на веки!..

Вырвалъ, изъ рукъ седой старины,

Свитокъ сказаний заветныхъ;

Вамъ долголетье, воли сыны,

Въ песняхъ потомковъ приветныхъ!

Славному слава! – Волны временъ

Все подмываютъ, рушатъ, уносятъ;

Только деянья славных племен,

Въ грозномъ величьи, къ потомству возносятъ!

Многое вспомнилъ!.. и стало мне жаль

Васъ, безграничные степи!

В сердце запала раздумья печаль,

Мысли опутали цепи! —

Небо и степи! – Вами взволнованъ

Былъ вдохновительно я!

Стихъ поминальный вамъ уготованъ

Отъ чужеземца меня! —

Съ вами прощаясь, грудь надрываясь,

Въ душу теснилась печаль;

Ехалъ я ночью – степь мне казалась,

Будто бы вечности даль!

Грустно было!.. Дух угрюмый

Овладелъ мной въ этотъ мигъ,

И напевъ народной думы

Мне насвистывалъ ямщикъ!

Звукъ налегъ свинцомъ на сердце,

Мне напомнил о быломъ —

И нашелъ единоверца

В сердце пламенном моемъ! —

Въ исторьи древней, средней, новой,

Нетъ, къ сожалению, следовъ:

Кто заслужилъ венокъ лавровый,

Кто основатель пикниковъ.

Известно всемъ, кто первый шпагу

На горе выковать успелъ;

Известно также, кто бумагу,

Кто буквы первый изобрелъ.

Хотя же имени не знаютъ

Того, кто выдумалъ пикникъ,

Что онъ былъ истинно великъ.

Какъ смертные отъ шпагъ страдаютъ

Возьмемъ въ примеръ хоть Новый годъ;

Хоть плачь: всем шпаги прицепляютъ

И посылаютъ всехъ въ походъ

Не меньше бедъ и отъ бумаги,

И отъ пера и отъ чернилъ.

«Перо стократъ опасней шпаги!»

Мудрецъ какой-то говорилъ.

А типографии? О Боже!

Они ужаснее чумы!

Зоильство, зависть, брань!… по коже

Морозъ отъ этой кутерьмы!

Но взять пикникъ; ну то ли дело!

Морозъ за окнами трещитъ,