Самарий Великовский: В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков

© Левит С. Я., Осиновская И. А., составление серии, 2011

© Великовская Г. Э., 2011

© Великовский А. С., 2011

© Центр гуманитарных инициатив, 2011

Истинные поэты никогда не думали, будто поэзия их личное достояние. В устах человеческих никогда не иссякал поток ре чей; слова, песни, крики следуют друг за другом бесконечно, пересекаются, сталкиваются, сливаются. Слова повествуют о жизни, и слова повествуют о человеке, о том, что он видит и переживает, что есть, что было, о стародавних временах, о минувшем, о грядущем века и мига, о преднамеренном, о непроизвольном, о страхе и жажде того, чего еще нет, что будет завтра. Слова разрушают, слова предсказывают, они текут стройно или бессвязно, их ничем не отменить. И все они участвуют в выработке истины.

Ученые-естествоиспытатели прекрасно знают: в решении всякой исследовательской задачи заложена постановка очередных задач, порой гораздо более трудных и обширных. Распространяется это правило и на литературную критику, хотя к научному знанию она строго не сводима, а с ним разве что сопредельна. Когда пятнадцать с лишним лет назад появилась моя книга о пути Поля Элюара – «…к горизонту всех людей» (1968), – на одном из обсуждений ее я вдруг отчетливо осознал: из завершенной только что работы, вроде бы исчерпав все, что имел в ней сказать, я вышел с вопроса ми, пожалуй, куда сложнее, чем те, которые удалось осветить. Прояснить их было нельзя без того, чтобы поместить Элюара мысленно в пересечение смысловых лучей, отбрасываемых как прошлым французской лирики, сравнительно давним или совсем недавним, так и элюаровским окружением, непосредственным или отдаленным. Напрашивались сопоставления с предшественниками, сверстниками, младшими спутниками. И вовсе не обязательно по очевидному сходству – разница, а то и противоположность давали зачастую ничуть не меньше. При таких более или менее обстоятельных «вылазках» назад или вбок случалось иногда удаляться от Элюара и на расстояния немалые – чтобы в конце концов приблизиться к нему плотнее. Так исподволь, годами, по различным поводам скапливались заделы к теперешней книге. Своего рода предварительной заготовкой оказался, в свете наработанного с тех пор, и самый отправной очерк об Элюаре – он был серьезно переделан, многое уточнено, продумано заново.

Коль скоро в каждом крупном писателе так или иначе преломляется-откликается словесность его страны в целом, по ходу дела были просмотрены все узловые вехи и в круг обзора вовлечены едва ли не все выдающиеся мастера лирики во Франции за последние полтора – два века. Нет, конечно же, в результате отнюдь не выстроилась всеохватывающая, взвешенно со размерная история французской поэзии XIX–XX столетий. Книга таких целей не преследует, как ни старается она принять вид и усвоить язык очередного ученого труда по французской лирике, благо подобные работы у нас уже существуют. Не принадлежит она, впрочем, и к разряду сочинений, где непосвященным растолковывают поближе к обыденному разумению чересчур трудные для них выкладки науки. Вещи действительно сложные здесь по возможности не упрощаются, вещи простые – не усложняются. Суть и строй этого свободного эссе скорее всего подобает обозначить, по заимствовав жанровое определение у живописцев, – как групповой портрет с Элюаром.

Полотно такого рода естественно подразумевает мозаику отдельных портретов, всякий раз особо – впрямую или опосредованно – соотнесенных с лицом, которое находится в средоточии. По своим размерам, глубине, проработке подробностей они между собой разнятся – от совсем кратких зарисовок до портретов в полный рост. Не скрою, что разномасштабное аналитическое портретирование лично для меня всегда было крайне заманчиво, дорого в моем ремесле пишущего о писателях.

Единственное отступление от преимущественно портретного ключа при подаче материала в книге – Арагон. Разумеется, совсем не потому, что этот, быть может, самый прославленный поэт Франции в XX в., сравнимый по размаху и значимости сделанного им с Ронсаром в пору французского Возрождения или с Гюго в XIX столетии, отдельного очерка не заслуживает.