Нурихан Киярова - Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине

Так и случилось. На месте дуэли метель с сильным ветром мешала прицелу.

Первый барьер был в шестнадцать шагов. Пушкин стрелял первым и промахнулся. Следом Старов – тоже.

Секунданты посоветовали отложить дуэль до следующего дня – мороз с ветром затруднял движение пальцев при заряжении. Но противники с равным хладнокровием потребовали повторения.

Старов произнес невнятно – губы застыли от холода:

– Надо поспешить зарядить и сдвинуть барьер.

Пушкин согласился сразу:

– И гораздо лучше, а то холодно.

Пистолеты зарядили снова, но с большим трудом. Сделали еще по выстрелу – уже на 12 шагов. И снова оба промахнулись…

Тогда секунданты решительно настояли на том, чтобы дуэль, если не хотят так кончить, была отложена непременно, уверяя, что больше нет зарядов. И так как противники категорически не хотели идти на примирение, поединок отложили до прекращения метели.

– Итак, до другого разу, – произнесли оба в один голос.

– До свидания, Александр Сергеевич!

– До свидания, полковник!..

Липранди после прямиком отправился к Старову и потребовал объяснить – как он допустил такое – драться с Пушкиным.

Старов с удивлением в голосе ответил:

– Я и сам не знаю, как все это сошлось. Я не имел об этом никакого намерения, когда подходил к Пушкину… – усмехнулся. – Да он, братец, такой задорный! – Липранди услышал в голосе старого служаки уважение.

В это же самое время Пушкин заехал к Алексею Павловичу Полторацкому и, не застав его дома, оставил ему записку:

…Полторацкий и Алексеев, которым пришла мысль помирить противников, решили не уговаривать ни того, ни другого явиться для примирения первым – уступчивость этого рода, по свойственному соперникам самолюбию, могла бы помешать делу. Но, чтобы исключить всякие неожиданности в таком деле, они выбрали для переговоров общественный дом ресторатора Николетти, куда они нередко собирались обедать и где Пушкин любил играть на бильярде.

И вот – без всяких уговоров с их стороны недавние враги сами примирились на удивление быстро.

– Я вас всегда уважал, полковник, и потому принял предложение, – сказал Пушкин.

– И хорошо сделали, Александр Сергеевич, – ответил Старов, – этим вы еще больше увеличили мое уважение к вам, и я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стояли под пулями, как хорошо пишете. – Эти слова искреннего привета тронули Пушкина, и он ринулся обнимать Старова.

Так закончилось это дело между истинно благородными и умеющими уважать друг друга людьми.

Но публика, всегда готовая к превратным толкам, распустила иные слухи: одни утверждали, что Старов просил извинения; другие – что это сделал Пушкин. Были и такие храбрецы на словах, втихомолку твердившие, что так дуэли не должны кончаться…

Дня через два после примирения Пушкин как-то зашел к Николетти и, по обыкновению, с кем-то принялся играть на бильярде. В той комнате находилось несколько человек молдавской молодежи, которые, собравшись в кружок, о чем—то толковали вполголоса, косясь на него и так, чтобы их слова не могли не доходить до Пушкина. Речь шла о его дуэли со Старовым. Они превозносили Пушкина и порицали Старова. Пушкин вспыхнул, бросил кий и быстро подошел к молодежи.

– Господа, – сказал он, – как мы кончили со Старовым – это наше дело, но я вам объявляю, что, если вы позволите себе осуждать Старова, которого я не могу не уважать, то я приму это за личную обиду, и каждый из вас будет отвечать мне, как следует!

Знаменательность слов Пушкина и твердость, с которой были произнесены эти слова, смутили молодежь, и они извинились.

Александр Пушкин своими поступками умел бесить молдаван, один из которых был Тодор Балш, с которым он водил знакомство в Кишиневе. Он был из князей, член Государственного совета, по-молдавски – «ворник».

Его красивой жене было лет под тридцать и звали её Мария. Она хорошо владела французским языком, что давало ей возможность вести себя с другими с некоторой претенциозностью. Она была живой и острой на язык, и, как все женщины, словоохотлива. На этой почве они и сблизились с Пушкиным, который и сам не прочь был поболтать.

Некоторое время он увлекался только ею одной. В своих беседах они доходили до свободных и откровенных речей, и это ей нравилось.

Вначале она очень интересовала поэта и некоторое время было все хорошо. Но вот в обществе появилась другая женщина, «Альбрехтша», как прозвали её в Кишиневе И, хоть она была старше Марии года на два—три, была еще красивее той. Мало того, обладала европейскими манерами, была начитанна, многоопытна…