Нурихан Киярова - Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине

Пушкин, когда писал Дегильи, что «пустит в ход свои права русского дворянина» имел в виду неписанный закон для русского дворянина, который:

• не имеет права вмешивать государство – городские власти – в дуэльные дела, то есть, прибегать к защите закона, запрещающего поединки;

• не имеет права опускаться на недворянский уровень поведения. Опускаясь на подобный уровень, он лишает себя права на уважительное, хотя и враждебное поведение противника, и должен быть подвергнут унизительному обращению – побоям, публичному поношению. Он ставится вне законов чести… И не потому, что он вызывает презрение и омерзение сам по себе, а потому, главным образом, что он оскверняет само понятие человека чести – истинного дворянина.

Отказ дворянина от дуэли представлялось пределом падения, несмываемым позором. Однако письмо свое Пушкин не отправил.

Тема о дуэлях, поэтому здесь все о них. Может создаться впечатление, что поэт в Кишиневе только и делал, что дрался на дуэлях. Но это совсем не так. Он вбирал в себя жизнь во всех её проявлениях, страстно предавался всевозможным наслаждениям, но и учился у всех.

После того, как в Кишинев хлынула толпа эмигрантов из Греции, эта новая общественная сфера пробудила в нем новые интересы, притушив разгул его живого характера.

Он встретил в некоторых фанариотах, например, в Ризо, людей с глубокими и серьезными познаниями. Пушкин слушал его с живейшим интересом.

Из-за книг у поэта с греками бывали и неприятности. Однажды, когда в разговоре со Скиной было упомянуто о каком—то сочинении, Пушкин попросил достать её.

Тот с удивлением спросил его:

– Как! Вы поэт и не знаете об этой книге!?

Пушкину показалось это обидным, и он хотел вызвать. Скину на дуэль. Но дело как—то замялось.

Но, когда эту книгу доставили, решил отослать с запиской, что её уже читал. Самолюбие Пушкина было задето, что он не знает, чего—то, что знают другие, и он принялся прилежно читать все, что только можно достать.

С Липранди условились: если ему понадобятся книги, которых не окажется у него, Иван будет их доставать ему на свое имя…

На дуэль со Скиной Пушкин не пошел не потому, что он боялся быть убитым. Люди, которые наблюдали, как поэт дважды – со Старовым и Зубовым, – «полевал» в малине, замечали, что он пуль не боялся точно также, как и жала критики. В то время, как в него целили, он, улыбаясь сатирически, смотрел на дуло, и будто замышлял злую эпиграмму на стрельца и на его промах.

Для Пушкина было важно соблюсти те правила чести, которые были приняты в обществе. И принимал вызовы или сам вызывал других он в соответствии с этими правилами. Но, если было возможно примирение, он охотно шел и на это, как и случилось с греческим эмигрантом Скиной.

Ланов принадлежал к числу тех четырех оригиналов, встреченных Пушкиным по приезде в Кишинев. Ивану Николаевичу было за шестьдесят пять, среднего роста, но плотный, с большим животом, лысый, с широким красным лицом, на котором навсегда застыло самодовольство.

Оно было постоянно красным от чрезмерного употребления вина и вообще он представлял собой довольно смешной экземпляр. То, что Ланов был старшим членом попечительского совета о колонистах и статским советником, добавляло спеси в его обращении с поэтом, и они находились в беспрерывной вражде.

А если точнее: первый враждовал, а второй отделывался острыми эпиграммами и шутками без всякой желчи и был счастлив, когда все смеялись над ними.

Ланов в молодости был адъютантом князя Потемкина. Был образован, но придерживался старых правил о разделении лет и чинов. И так как он постоянно обедал у Инзова, Пушкину приходилось часто встречаться с ним за одним столом. Поэт жил у наместника с тех пор, как возвратился из поездки по Кавказу.

Ланов хмурился недовольно, видя каждый раз свободное обращение «поэтишки этого» с генералом: все время шутил с ним, а тот всегда с улыбкой ему отвечал.

Сам Ланов в общем разговоре часто не удостаивал внимания, о чем говорил Пушкин, делая вид, что вообще не замечает его.

Однажды за обедом Ланов принялся рассказывать, как вино лечит все болезни. Пушкин начал заливаться хохотом. Ланов оскорбился и назвал Пушкина молокососом. Тот не остался в долгу и припечатал его словом – «виносос».

А так как все это происходило уже в конце обеда, Инзов встал, и, улыбаясь, отправился в свою комнату. А Ланов, пунцовый от гнева, вызвал Пушкина на поединок, а он все хохотал и ничего не отвечал.