Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

Несомненно, что механизмы подобного рода в большей степени реализуются в современном литературном ширпотребе, чем в романах-фельетонах XIX века, в которых, как мы увидим ниже, сюжет был основан на развитии, а персонажи «тратили» себя до конца, вплоть до смерти. По-видимому, одним из первых «нерастрачиваемых» персонажей, появившимся уже в период упадка романа-фельетона, на рубеже двух веков, к концу belle époque [226], был Фантомас [227]. Поистине, с ним завершилась эпоха [228]. Поэтому возникает вопрос: не отвечают ли эти новейшие итеративные механизмы некой глубинной потребности современного человека и, соответственно, не являются ли они гораздо более мотивированными и оправданными, чем может показаться на первый взгляд?

Если рассмотреть подобную итеративную схему со структуралистской точки зрения, то обнаружится, что мы имеем дело с типичным случаем сверхизбыточного сообщения. Повествования П. Сувестра и М. Аллена [229]о Фантомасе или Рекса Стаута о Ниро Вульфе – это такие «сообщения», которые сообщают нам крайне мало, но, напротив, используя избыточные элементы, постоянно штампуют одно и то же «означаемое», которое мы уже благополучно усвоили во время чтения первого опуса соответствующей серии (в данном случае «означаемое» – это определенный механизм действия, движимый определенными персонажами в пространстве определенных «топосов»). Таким образом, удовольствие от итеративной схемы – это удовольствие от избыточности. Потребность в развлекательных повествованиях, использующих подобные механизмы, – это потребность в избыточности, жажда избыточности. С этой точки зрения, большая часть массовой повествовательной литературы – повествования именно избыточные.

Итак, налицо парадокс: те самые «детективы», которые как будто предназначены для удовлетворения интереса к непредвиденному и сенсационному, на самом деле «потребляются» по причинам прямо противоположным – как пригласительные билеты в спокойный мир, где все знакомо, просчитано и предвидено. Неведение о том, кто преступник, становится моментом второстепенным, почти что предлогом. Более того, в «детективах действия» (в которых итерационные схемы торжествуют столь же, сколь и в «детективах расследования») напряжение (suspense), связанное с поиском преступника, зачастую вообще отсутствует: мы следим не за тем, как отыскивается преступник, – мы следим за «топосными» поступками «топосных» персонажей, определенный образ поведения которых мы уже полюбили.

Для объяснения этой «жажды избыточности» не требуется слишком изощренных гипотез. Роман-фельетон, основанный на торжестве информации, был излюбленной пищей общества, жившего среди «сообщений», перегруженных избыточностью: чувство традиции, нормы социальной жизни, моральные принципы, правила поведения, принятые в буржуазном обществе XIX века (а именно оно было основным потребителем романов-фельетонов), – все это образовывало систему предвидимых коммуникаций, которую социальная система обеспечивала для своих членов и которая, в свою очередь, обеспечивала плавное течение жизни, без резких рывков и колебания ценностных устоев. В таком обществе «информационный шок», который мог произвести рассказ Эдгара По или какой-нибудь театральный эффект (coup de théâtre) Понсон дю Террайля, приобретал определенный смысл.

Напротив, современному индустриальному обществу свойственны изменчивость норм, разрушение традиций, социальная мобильность, недолговечность всех образцов и принципов – иначе говоря, люди в таком обществе испытывают постоянное информационное давление, порой даже мощные информационные удары, которые требуют непрерывной перестройки восприятия, непрерывного приспособления психики и столь же непрерывной переквалификации интеллекта. В этом контексте «избыточные повествования» оказываются снисходительным приглашением к отдыху, они дают своему потребителю уникальную возможность по-настоящему расслабиться. «Высокое» же искусство, напротив, предлагает лишь схемы в развитии, лишь грамматики, которые взаимно уничтожают друг друга, лишь коды постоянных изменений [230].

И разве не естественно, что даже человек вполне просвещенный (который в моменты интеллектуального напряжения ищет стимулы для своего интеллекта и для своей фантазии в экспериментальной живописи или серийной музыке) в моменты расслабления и отдыха (полезного и необходимого) хочет насладиться роскошью инфантильной лени и обращается к «потребительским продуктам», чтобы обрести покой в оргии избыточности?