Михаил Голубков - Юрий Поляков - контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара

Если замыслы рассказов возникают в сознании сами собой и без всяких усилий, то следующий этап – это этап усидчивой творческой работы, требующей значительной внутренней концентрации. Автор так прокомментировал момент, когда Кокотов вознамерился наконец писать синопсис «Гипсового трубача»: Кокотов «стал готовиться к литературному подвигу». Присущая стилю Ю.М. Полякова ироничность здесь, конечно, очевидна, но, в то же время, эти слова доказывают известное утверждение о том, что в каждой шутке есть доля правды. Подобная двойственность ощущается и в размышлениях автора о собственном творческом процессе в статье «Как я ваял «Гипсового трубача»: «Вообще, я давно заметил, что отношения автора с начатым сочинением чем-то напоминают бурный роман. Еще вчера тебя нежно лихорадило от назначенной встречи, и ты чуть не плакал, если свиданье срывалось. Еще вчера ты ложился спать со сладостной мыслью о том, что пишешь главную книгу своей жизни, что утром снова сядешь за стол и повлечешь сюжет дальше – сквозь сказочный лес творческого воображения. Но ни с того ни с сего страсть к вожделенной особе превращается в навязчивую рутину, от которой надо как-то поскорей избавиться, а начатая повесть кажется бессмысленной, банальной затеей, не стоящей усидчивого усилия. И рукопись убирается в дальний ящик стола. Чтобы закончить вещь, с ней надо вступить не в романтические, а, фигурально выражаясь, в брачные отношения, когда каждый день ты вновь и вновь видишь рядом с собой одну и ту же, давно не воспламеняющую тебя подругу, да еще без макияжа… А куда деваться – жена! Только так и пишутся большие книги…».

Но «рутина» – это, конечно же, только одна сторона работы над текстом. Шлифовка и отделка собственного сочинения – это еще и игра творческой фантазии, и полет воображения, и вдохновение. Достаточно вспомнить описание работы Кокотова над сценарием, когда Андрея Львовича «охватил знакомый каждому сочинителю озноб творческого всемогущества, когда слова становятся податливыми и отзывчивыми, как влюбленные женщины». А в 53-й главе романа Андрей Львович сочиняет стихотворение: «На тоскующего Кокотова вдруг снизошла давно забытая, оставленная там, в литературной молодости, в литобъединении «Исток», сладко-тягучая, томительная тревога. Такая же верная примета нарождающегося стиха, как тошнота при беременности. Слова, до того бесцельно блуждавшие в праздном мозгу, вдруг начали сами собой, подобно стальным опилкам под действием магнита, собираться в рифмованные комочки смысла». Здесь прилив вдохновения воссоздан, можно сказать, с физиологической точностью, но в этом описании чувствуется, конечно, улыбка автора, как и в словах о вдохновительном действии на Кокотова китайского чая с красноречивым названием «Улыбка мудрой обезьяны», без кружки которого «писодей» не садился за работу. А чего стоит изображение «продажного вдохновения» торговца этим чаем, который сумел ловко уговорить Кокотова приобрести не только большую упаковку чая, но «специальный чайник с двумя изящными чашечками» и «пластмассовый поднос с видами Великой стены»!

«Гастрономическую» тему при размышлениях о творческом процессе продолжают и слова героини романа Натальи Павловны Обояровой о том, что от книги, как и от вина, должно оставаться «послевкусие»: «на обложки книги тоже надо нашлепывать такие стикеры, как на вино. Покупая книгу, необходимо знать, какое будет от нее послевкусие. Может, от этого послевкусия потом жить не захочется! Зачем тогда читать? Правда?». «Скорее уж тогда последумие или послечувствие…», – уточняет Кокотов.

Какое «последумие» и «послечувствие» остается по прочтении романа «Гипсовый трубач»? На этот вопрос каждый ответил бы, конечно, по-своему. Но, пожалуй, общим для всех читателей этой книги «послечувствием» окажется ощущение смысловой насыщенности, наполненности, многогранности повествования. Тема искусства и творчества – одна из основных в «Гипсовом трубаче» – конечно, не может быть исчерпывающе раскрыта в рамках одной статьи. На страницах романа затронуты самые разные ее аспекты: каким должно быть подлинное искусство? Как искусство меняет жизнь человека и общества? Какие цели ставит перед собой художник? Каковы этапы создания произведения искусства и логика творческого процесса? Названная проблематика, так или иначе, не может оставаться за пределами смыслового поля тех художественных произведений, которые претендуют на социальную значимость.