Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Для начала – похвалы, перепавшие от г-на Мильчина, скажем, тому же Глуховскому: «В новом романе неестественно звучат диалоги, но их тут почти и нет: исключительно переписка по почте и в мессенджерах. И, конечно же, бесконечный внутренний монолог главного героя, который Глуховский умеет писать очень хорошо. Как и строить сюжет. Но это в тексте не главное».

Таков последний абзац положительного отзыва, в прах разметавший всякое желание открывать оный «Текст». Все по причине вышесказанного: логи переписки и внутренний голос в качестве романа? И с этим номером он едет в Одессу? Впрочем, из критики К. Мильчина на «Текст» Глуховского понимаешь: вот роман, в котором автор усердно доказывает, что он не фантаст – да, можно сказать, никогда и не был. Отрекся, как положено, трижды. После чего был принят матерью критикой как родной, хоть и блудный сын.

Другой случай: разбор романа «Город Брежнев» Ш. Идиатуллина. Положительный, даже хвалебный отзыв, но финал… «Что в книжке плохо, так это ее чудовищная затянутость. При бодром стиле и неплохой сюжетной задумке, Идиатуллин рассказывает свою историю удивительно медленно, странницами погружая читателя в советское прошлое, надолго забывая собственно про сюжет». Хм…

В. Сорокин, «Манарага», последняя фраза рецензии К. Мильчина: «Просто новый Бегбедер какой-то. Впрочем, что хорошо в высоком постмодернизме: если вам не понравилось, то, возможно, именно в этом и был замысел писателя».

Рецензия на роман В. Пелевина «iPhuck10», последний абзац: «Я все время жду от вас чего-то сверхъестественного. Того восторга, который я испытывал в девяностых и нулевых. Вы постарели, но постарел и я. Может, это не вы стали хуже писать – просто я потерял чувствительность? Или, может, все дело в завышенных ожиданиях?»…

Может быть, критик надеется, что до финала читающий рецензию попросту не дотянет и отзыв сойдет за рекомендацию? Тогда, видимо, критики г-на Мильчина просто-напросто следует читать с конца. Не размениваясь на чтение первых даже не абзацев, а страниц, не покупаясь на выяснения, кто тут у нас жена, а кто так, зашла под покровом ночи. К финалу рецензии Мильчин как-то живее становится, критичнее, что ли. Проговаривается. И наконец, почти откровенно признает, что книга, которую он как бы хвалит и как бы рекомендует прочесть, на самом деле либо чудовищно, либо среднестатистически плоха. Не было никогда и вот опять.

Даже в том самом посте, который открыл перед сообществом писателей и неписателей «звериный оскал юдофоба Прилепина», назвавшего евреев евреями («В Ленинграде у меня был знакомый – Гриша Певзнер. При слове «еврей» – лез драться. Гриша считал, что «еврей» – оскорбление». С. Довлатов. Марш одиноких), отличается тем, что надо бы данный пост читать с конца.

«Возможно, что все дело в ковиде, который убил чувства у большей части членов жюри. А может быть все дело в том, что голосовали не за книги, а за авторов. Иличевский? Иличевского мы знаем, Иличевский получал уже получал премии, наверняка он что-то хорошее написал, давайте дадим ему первое место. А Елизаров? Да какой-то панк, про Гитлера пел, пусть сидит на шестом месте».

Ой, нихбад, я вас умоляю. Вы только сейчас заметили, что автор, вышедший на дорожку премиального процесса, всегда важнее своего детища? С этого момента надо было начинать, а не им заканчивать. То-то вы путаете верх и низ и задаете неприличные риторические вопросы, как сказал бы еврейский портной.

Именно в том, что награды и поощрения даются людям, а не произведениям, и кроется проблема. Особенно если речь вести о процессах творческих, пораженных неизлечимым непотизмом: все в такой системе ориентировано на своих. Ничего нового в замкнутой системе не появляется, а все, что в ней крутится, ржавеет, истирается или вовсе работает вхолостую. Что, собственно, и случилось с современным литературным процессом.

Вспомним Борхеса: «Европейцы и североамериканцы считают, что книга, заслужившая какую-либо премию, стоит того, аргентинец же полагает, что, возможно, несмотря на премию, книга окажется неплохой». Не только мэтр, но даже и тот, кто считается бунтарем, год за годом послушно пишет книги о поиске себя маленьким, если не микроскопическим человеком, заваливая читателя воспоминаниями отрочества и периодически разбавляя «квест» вялой, словно вынужденной эротикой да философскими ретардациями, достойными студента-второкурсника. Он уже знает, как здесь принято «бунтовать».