Ася Пекуровская - «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Мандельштам, О. Разговор о Данте. Op. cit. С. 368.

Ibid . С. 385–386.

Ibid . С. 386.

Вот английский текст стихотворения в переводе Джорджа Клайна: In a dusty cafe, in the shade of your cap, eyes pick up frescoes, nymphs, cupids on their way up, in a cage, making up for the sour terza-rima crop, a seedy goldfinch juggles his sharp cadenza. A chance ray of sunlight splattering the palazzo and the sacristy where lies Lorenzo pierces thick blinds and titillates the veinous filthy marble, rubs of snow – white verbena; and the bird belts out in his wired Ravenna. ( Brodsky, J. A Part of Speech. New York: Farrar, Strauss & Giroux, 1980. Р. 120.)

Мандельштам, О. Op. cit. Т. 2. С. 398.

Ibid . С. 397.

Ibid . С. 372.

Ibid . С. 374.

Ibid . С. 371.

«Колыбельная трескового мыса» в переводе Энтони Хекта.

За эту и некоторые другие подробности из биографии отца Бродского благодарю Лилю Зибель.

Мать Бродского рассказала Наталье Грудининой (поэт и переводчица, 1918–1999) о православном крещении маленького Иосифа его нянькой. Крещение имело место в 1942 году в Череповце, куда Бродский эвакуировался с матерью из блокадного Ленинграда.

Brodsky, J. Watermark. Op. cit. Р. 14–15.

Brodsky, J . Less than One. Op. cit. P. 363–364.

Волков, С . Op. cit. С. 228. В моем переводе эти строки звучат так: “I am breaking the layered rock / When the muddy beds ebb by the clock… ”

«У нас в России жертвой этого сластолюбивого невежества со стороны не читавших Данте восторженных адептов явился не кто иной, как Блок: Тень Данте с профилем орлиным О новой жизни мне поет», – писал Мандельштам, цитируя две последние строфы стихотворения Блока «Равенна» (1909). Мандельштам, О . Собр. соч. в 3 т. Op. cit. Т. 2. С. 378.

Волков, С. Op. cit. С. 228.

«Тут я растягивал зрение и окунал глаз в широкую рюмку моря, чтобы вышла из него наружу всякая соринка и слеза. Я растягивал зрение, как лайковую перчатку, напяливая ее на колодку – на синий морской околодок… Я быстро и хищно, с феодальной яростью осмотрел владения окоема. Так опускают глаз в налитую всклянь широкую рюмку, чтобы вышла наружу соринка». ( Мандельштам, О . Собр. соч. в 3 т. Op.cit. Т. 2. С. 159.

Brodsky, J . Watermark. Op. cit. Р. 43. Перевод мой.

«Это представляется мне временем, выходящим из воды, и я смотрю на кружевной рисунок, оставленный на песке, не со знанием гадалки, но с нежностью и благодарностью. Таков мой путь и мой ответ на вопрос, почему этот город привлек мое внимание». Brodsky, J. Watermark. Op. cit. Р. 43.

В прочтении Хайдеггером Аристотеля время понимается как последовательность, в которой настоящее («теперь») определено в единстве с прошедшим («теперь уже не») и будущим («теперь еще не»), причем эта последовательность однонаправленна (от будущего в прошедшее), необратима и обладает значимостью и приуроченностью . Под значимостью (и этой характеристики нет в дефиниции времени Аристотелем) Хайдеггер понимает функциональное использование времени («для того, что»), под приуроченностью – единство каждого «теперь» с «ожиданием», «удержанием» и «промежутком». Введение этих дополнительных характеристик времени позволяет толковать понятие длительности времени («от и до») как протяженность (время – вещь?), в которой заключена наша способность быть (во времени?). И тут проясняется однонаправленность времени от будущего к прошедшему. «То, чем мы были, не прошло, в том смысле, что мы, как это еще принято говорить, можем отбросить наше прошлое, подобно тому, как мы сбрасываем платье. Dasein точно так же не может избавиться от своего прошлого, как не может оно ускользнуть от своей смерти». Этому единству настоящего, будущего и прошедшего Хайдеггер дает определение временности. А указание на глубинное устроение времени, при котором будущее толкуется как «подступание к себе», бывшее – как «возвращение к себе», а настоящее как «удерживание себя при», позволяет ему говорить об экстазисах времени, т. е. выхождении времени за пределы себя, его отстранение, или распахнутость и его горизонт . «То, в направлении чего каждый экстазис определенным образом распахнут, мы обозначаем как горизонт этого экстазиса. Горизонт – это распахнутая ширь, в направлении которой отстранение как таковое есть вне себя. Отстранение распахивает этот горизонт и держит его распахнутым. Как экстатическое единство будущего, бывшего и настоящего временность имеет горизонт, определенный посредством экстазисов. Временность как исходное единство будущего, бывшего и настоящего в самой себе экстатически горизонтальна. “Горизонтальна ” означает: “характеризуется с помощью данного наряду с самим экстазисом горизонта ” ». Хайдеггер, М. Основные проблемы феноменологии СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 2001.