Александр Васильев - Игры в слова. Манипулятивные операции в текстах СМИ

Принципиально важно то, что, кроме применяемого оружия, информационная война от «обычной» почти ничем не отличается. По крайней мере, это касается результатов: «для потерпевшей поражение страны в той или иной степени характерны… гибель и эмиграция части населения; разрушение промышленности и выплата контрибуции; потеря части территории; политическая зависимость от победителя; уничтожение (резкое сокращение) или запрет на собственную армию; вывоз из страны наиболее перспективных и наукоемких технологий. Обобщение сказанного в контексте информационных самообучающихся систем может означать: стабильное сокращение информационной емкости системы, гибель элементов и подструктур. Подобное упрощение системы делает ее безопасной для агрессора; решение ранее несвойственных задач, т. е. задач в интересах победителя. Потенции [побежденной] информационной системы направлены на отработку тех входных данных, которые поставляет на вход победитель; побежденная система как бы встраивается в общий алгоритм функционирования победителя, т. е. поглощается структурой победителя. Таким образом, особой разницы для потерпевшей поражение системы от того, в какой войне – ядерной или информационной – она проиграла, нет. Разница может быть только в том, что информационная война не имеет финала, так как проблема окончания информационной войны, как и проблема ее начала, относится к алгоритмически неразрешаемым проблемам. Более того, нет причин, по которым агрессор прекратил бы свое воздействие на жертву» [Расторгуев 2003: 155–156].

Одна из художественно осмысленных моделей информационно-психологической войны представлена в «сказке» В. Шукшина «До третьих петухов…». Черти, не возжелавшие более жить на болоте, облюбовали некий монастырь, но – вокруг него высокий забор, а в воротах, на которых написано: «Чертям вход воспрещен», стоит большой и зоркий стражник с пикой. О него и разбиваются все усилия чертей («бабенок всяких ряженых подпускают, вино наливают – сбивают с толку»), до тех пор пока Иван-дурак (которому черти пообещали добыть справку о том, что он умный) не посоветовал им исполнить «родную» песню стражника – «По диким степям Забайкалья». «Здесь надо… погрузиться в мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни, негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу… Черти, особенно те, которые пели, сделались вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином – в любви, в сострадании… Стражник прислонил копье к воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами; он как-то даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем… А в пустые ворота пошли черти» [Шукшин 1980: 458–459]. И Мудрец, к которому (опять же с помощью чертей) попадает на прием Иван, «важно и взволнованно» комментирует: «Очевидно, следует говорить не о моде, а о возможном положительном влиянии крайне бесовских тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали…» [Шукшин 1980: 463]. Впрочем, как и во всех других случаях, его велеречивые рассуждения весьма слабо связаны с реальностью и совершенно не влияют на ход событий. В итоге же дьявольски хитрой операции черти, изгнав монахов, устраивают по монастырскому двору нескончаемый «развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом… Ивану стало жалко монахов. Но, когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько – в основном пожилые – сидели в горестных позах на земле и покачивали головами… но вот диковина: хоть и грустно они покачивали, а всё же – в такт. Да и сам Иван – постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил» [Шукшин 1980: 472] [11] Ср.: «А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать всё священное, тогда как прежде и рта не смели раскрывать, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать» [Достоевский 1957, 7: 481]. . Монахам же, приуготовившимся было «укрепиться и терпеть», триумфаторы предлагают напоследок писать их (чертей) на иконах, пообещав прилично заплатить. После робкой попытки сопротивления монахов торжествующие черти заявляют: «Какие вы всё же… грубые… Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас… Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся» [Шукшин 1980: 474].