Александр Васильев - Игры в слова. Манипулятивные операции в текстах СМИ

В свете вышесказанного обратимся к интересной и содержательной статье В. А. Гречко, посвященной природе нецензурной лексики, причинам ее сегодняшнего почти повсеместного употребления и интенсивного лексикографирования. В качестве идейного предшественника тех лингвистов, которые считают издание словарей ненормативной лексики научно обоснованным и даже необходимым («раз явление существует, оно должно изучаться»), автор называет польско-российского языковеда И. А. Бодуэна де Куртенэ. «…Будучи редактором 3-го издания (1903–1909 гг.) Словаря Даля, И. А. Бодуэн де Куртенэ самовольно включил в Словарь большое количество бранных, в том числе и нецензурных, слов, нарушив тем самым культурную традицию русской классической лексикографии. Словарь Даля – это авторский словарь. И, включая в него нелитературные, нецензурные слова, Бодуэн тем самым нарушил авторские права Даля, оскорбил его память… В. И. Чернышев писал по выходе Словаря Даля под редакцией Бодуэна, что включение в Словарь бранной, нецензурной лексики вызвало против Бодуэна “бурю негодования” и что “неприличные слова, которые он внес, нет необходимости удерживать”» [Гречко 2009: 10–11].

Напомним, что время, соответствующее бодуэновски отредактированному изданию, было предреволюционным; преддверием великих потрясений стало и катастрофическое падение нравственности… Можно полагать, что и упомянутое издание внесло в эти процессы свою достойную лепту.

В наши дни активно пропагандируется то ли неизбежность, то ли необходимость широкого употребления мата – и на той же высоконаучной подкладке. «В передаче “Радио России”, именующейся “Воскресная лапша”, обсуждался вопрос о русском мате… Были приглашены студенты Университета дружбы народов, а в качестве авторитетного эксперта выступал академик В. Г. Костомаров… Позиция академика… вызвала у радиослушателей наибольшее удивление. Он сослался на мнение своих аспиранток, которое разделяет. Аспирантка из Германии утверждает, что для России характерна “культура вмешательства”. Люди могут сделать замечание другим об их речи, поведении и прочем, что на Западе не принято. Там свобода, демократия: говори что хочешь и делай что хочешь [т. е. чрезвычайно развита т. н. толерантность? – А. В .]… Академик солидарен с мнением своих аспиранток… Ведущие горячо благодарили академика, оригинальное резюме которого им очень понравилось. А ведь было время, когда В. Г. Костомаров выступал активным борцом за сохранение чистоты, богатства, культуры русского языка… Вся его книга “Программа КПСС о русском языке” (М., 1963 г.) проникнута мыслями о величии русского языка, заботой о нем…» [Гречко 2009: 12–13]. Воистину, упомянутый языковед неуклонно следует словам любимого им исполнителя: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир» [Костомаров 2005: 265].

Известно, что борьба с матерной бранью велась на Руси еще в далекие от нас эпохи, прежде всего под знаком борьбы с язычеством, когда мат воспринимался как черта бесовского поведения, языческих игр (ср. определение матерной брани как «жидовского слова» в [Смирнов 1913: 156], т. е., по мнению Б. А. Успенского, как языческого [Успенский 1996: 69–79], – иначе говоря, как вербально воплощенного противопоставления православию). Таким образом, как ни парадоксально, некоторые еще относительно недавние официальные критерии русской речевой коммуникации, действовавшие в социалистическом («тоталитарном») атеистическом государстве, оказывается, гораздо более соответствовали отечественным христианским традициям, чем иллюзорная свобода публичного дискурса периода реформ, когда СМИ кстати и некстати вспоминают о благотворной роли церкви, религиозной морали и т. п.

Считавшаяся ранее запретной брань утверждается как знамение абсолютной раскрепощенности, отрешения от прежних идеологических догм, а заодно и норм общественного поведения. Любопытно, что и здесь можно усмотреть историческую параллель («обсценная лексика… смыкается с лексикой сакральной» [Успенский 1996: 72]): происходит некое подобие сакрализации матерной лексики.

Распространение указанных разновидностей субстандартной лексики через каналы СМИ вполне закономерно и не является лишь изменением в такой области, как культура речи социума (понимаемая иногда неоправданно узко). Этот лингвокультурный феномен отражает многообразные процессы реформирования общества – и одновременно стимулирует их, способствуя перепрограммированию сознания носителей языка согласно пропагандируемым постулатам, внедряя новые модели межкультурных и межличностных отношений, конструируя иные, чем прежде, стереотипы поведения. Такие игры в слова – это еще и имитация свободы слова.