Евгений Жаринов - От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Да и сами шекспироведы, если говорить честно, до сих пор пребывают в смущении. Вот, например, признание крупнейшего советского исследователя творчества Шекспира А. Аникста: «Гамлет» – наиболее проблемное из всех творений Шекспира (…) представляет собой проблему также и в специальном литературоведческом аспекте. История сюжета, время создания пьесы и ее текст принадлежат к числу вопросов, к сожалению, не поддающихся простому решению. Некоторые существенные стороны творческой истории «Гамлета» являются своего рода загадками, над распутыванием которых давно уже бьются исследователи. (…) О «Гамлете» написано несколько тысяч книг и статей. Самое поразительное это то, что среди них трудно найти два сочинения, которые были бы полностью согласны в своей характеристике великого произведения Шекспира. Ни один шедевр мировой литературы не породил столь великого множества мнений, как «Гамлет«». При всём при том «Гамлет» писался на заказ, чтобы переманить зрителя и сделать приличный сбор. Об этом пишет известный шекспировед И.О. Шайтанов в своей книге «Шекспир». Ко второму сезону в «Глобусе» был заказан хит в жанре, любовь к которому не ослабевала: «трагедия мести». Так появился «Гамлет» (1600–1601). «Нам может показаться немыслимым, – пишет И.О. Шайтанов, – чтобы «Гамлет» мог переманить зрителя у петушиных боев и медвежьей травли. В этой роли он, конечно, воспринимался не как великая трагедия, с которой начинается отсчет Нового времени в культуре. Это был тогдашний блокбастер – с кровью, с загадочным преступлением, струпами, оставленными на своем пути героем, погибающим в конце…

Есть великие книги, о которых говорят – элитарные. Есть великие книги (они, быть может, самые великие), к которым каждый может прийти, чтобы взять из них по мере сил. Можно взять совсем немного, не увидев ничего, кроме интриги; можно различить глубинные смыслы или даже рискнуть опуститься на глубину сокровенных знаний о мире и человеческой душе. Именно таков Шекспир, стоящий в рейтинге популярности между Библией и Агатой Кристи». Кстати, то же самое можно сказать и о романе «Дон Кихот». И в этом смысле эти два произведения при всей своей внешней доступности и видимой простоте относятся как раз к этому типу шедевров. Мы помним, что в романе Сервантеса большую роль играет сам читатель, а роман словно сам пишется по мере развития сюжета, приобретая всё новых и новых героев из разряда читателей. Мы говорили о мета-романе и о гипертексте применительно к «Дон Кихоту». Но нечто подобное мы встречаем и в случае с «Гамлетом». Речь идёт о пьесе в пьесе, или об особой форме театральности. Об этом писали Е. Славутин и В. Пиманов («Загадка «Гамлета»).

Начнем с того, чем пьеса заканчивается. Вспомним слова Горацио сразу после воцарения Фортинбраса:

Воспользуемся английским текстом (вторая, наиболее полная редакция «Гамлета» 1604 года издания). Последняя фраза вышеприведенной цитаты (3891-я строка) выглядит так:

«But let this same be presently perform'd.» (Но давайте именно это немедленно представим/сыграем).

В первой редакции 1603 года еще определеннее: «Then looke vpon this tragicke spectacle» (посмотрим сей трагический спектакль). У Лозинского же от всей строки остается « Но поспешим».

Перед нами не что иное, как перенесенный в конец пьесы пролог, и Горацио выступает не только в роли Пролога – актера, заявляющего тему предстоящего представления, – но и рассказчиком, по существу, автором пьесы, которую он готов сейчас же представить новому королю Дании Фортинбрассу.

Получается, что пьеса есть и её еще как бы нет. Она лишь готовится к представлению. В романе Сервантеса первый том зеркально отражается во втором в том смысле, что читатели первого тома так были увлечены повествованием о приключениях Дон Кихота, что решили сами поучаствовать в создании второго тома. Как и в «Гамлете», первая часть романа Сервантеса может выглядеть своеобразным прологом ко второй части. Правда, у «Гамлета» нет никакого продолжения. Оно лишь существует в воображении зрителя. И если в «Гамлете» Горацио заменяет таким образом самого автора пьесы, то Сервантес сам перепоручает своё авторство некоему мавру, чью рукопись он лишь пересказывает и не более того.