Благодаря необузданной политике Екатерины Медичи, Франция фактически распалась на два враждующих государства. При этом у каждого лагеря были свои внутренние противоречия. Например, намерения короля Генриха 111(1574–1589) далеко не всегда совпадали с намерениями католической Лиги, возглавлявшейся лотарингским герцогом Генрихом Гизом, претендовавшим на французский престол. В 1588 г., когда парижане-католики подняли восстание против короля, королю удалось заманить Гиза в ловушку и предательски умертвить его. В ответ на это Париж перестал повиноваться королю. А вскоре один доминиканский монах, мстя за убийство герцога, заколол кинжалом Генриха III (1589), последнего представителя династии Валуа.
В стране царил политический хаос, затянувшаяся междоусобная война стоила множества жизней. Религиозный фанатизм ожесточил сердца людей и толкал их на преступления.
Пошатнувшимся французским престолом стремился завладеть испанский король Филипп II. Доведенные до отчаяния бесчинствами феодалов и разнузданной солдатни, в ряде провинций восстали крестьяне.
И только в царствование Генриха IV Бурбона (1594–1610) политическое и экономическое положение Франции вновь стало прочным. Новому королю, несомненно, умному и дальновидному, удалось прекратить гражданскую войну. Одним из его важнейших начинаний был изданный в 1598 г. Нантский эдикт, согласно которому во Франции официально утверждалась веротерпимость. Государственной религией был признан католицизм, но и гугеноты могли без помех исповедовать свою веру. Наконец-то Франция смогла вздохнуть спокойно. Но то, что на протяжении десятилетий люди дышали едким пороховым дымом и дымом костров инквизиции, не могло не наложить трагического отпечатка на французскую литературу XVI в.
Весьма яркой фигурой среди писателей периода гражданских войн был поэт и прозаик Теодор Агриппа д'Обинье (1552–1630), пламенный гугенот, непримиримый противник папистов. В его произведениях с особой отчетливостью отразился глубокий трагизм тогдашней французской жизни.
Происходил д'Обинье из провинциальной дворянской семьи. Отец его был убежденным гугенотом. С ранних лет видел Агриппа ужасы междоусобной розни. В своих «Мемуарах» он вспоминает о следующем характерном случае: «Когда ему было восемь с половиной лет (Агриппа пишет о себе в третьем лице), отец повез его в Париж. Проезжая в ярмарочный день через Амбуаз, отец увидел головы своих амбуазских сотоварищей, которых еще можно было различить на виселице, и был так взволнован, что перед толпой в семь или восемь тысяч человек воскликнул: «Палачи! Они обезглавили Францию!» Увидя на лице отца необычайное волнение, сын подъехал к нему. Отец положил ему руку на голову и сказал: «Дитя мое, когда упадет и моя голова, не дорожи своей, чтобы отплатить за этих достойных вождей нашей партии. Если ты будешь щадить себя, да падет на тебя мое проклятие!» [Д’Обинье Агриппа. Трагические поэмы. Мемуары / Пер. Парнаха. М., 1949. С. 52.]
И Агриппа вполне оправдал отцовские ожидания. Свою неукротимую энергию отдал он делу гугенотов. В 1568 г., обманув бдительность опекуна, он спустился через окно на простынях, в одной рубахе, босой, чтобы присоединиться к вооруженному отряду своих единоверцев. С этого времени его жизнь становится похожей на авантюрный роман. О д’Обинье говорят как о человеке, «который ничего не боится». Всегда на коне, со шпагой и пистолетом в руках, ищет он «опасности и славы». Будучи приближенным Генриха Наваррского, он не смешивается с толпой придворных льстецов. Переход Генриха в католицизм ради того, чтобы утвердить свое право на французский престол, явился для него тяжелым ударом. Но ради личных выгод д'Обинье не отрекся от «истинной веры». Он гордился этим и в «Мемуарах» писал: «По справедливости, д’Обинье мог сказать, что кроме тех дней, когда он болел и страдал от ран, он не провел без работы и четырех суток подряд». Не раз находился он на краю гибели. Четыре раза враги приговаривали его к смертной казни. По словам д’Обинье, «никогда и нигде Бог не давал ему жить в безопасности».
Воином, борцом, трибуном оставался д'Обинье и в своих литературных произведениях. Писал он и любовные стихи. Однако в его юношеской лирике уже звучат мотивы, не свойственные поэзии Плеяды. Ведь его любовь – это любовь солдата, незнающего ни минуты покоя среди потрясений гражданской войны:
«Ветров и волн изведав ад
И к смерти каждый миг готовый,
Теснимый гидрой стоголовой
Врагов, крамолы и засад,
Во сне хватая наугад
Пистоль в тревоге вечно-новой,
Пою любовь я в час суровый,
Хоть стих покою был бы рад.
Прости же песню, друг мой милый,
В которой не хватает силы
Скрыть боль солдатского житья.
Ведь с той поры, как в этих взорах
Я муку пью, мой стих, как я,
Впитал в себя и дым и порох».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу