Маскарад в школе ритмического танца на Миллионной улице не следует путать, как это часто делается даже в исследовательской литературе, с маскарадом 5 февраля 1921 г. в Институте истории искусств (Исаакиевская площадь, д. 5); см. о нем: 289, с. 397.
С. 217 Мандельштам почему-то решил, что появится на нем немецким романтиком… – …принес откуда-то большой пакет, завернутый в простыню. – Напрашивается предположение, что Мандельштам просто выбрал себе костюм из набора, предоставленного Мариинским театром.
С. 217– Всегда вспоминаю пословицу “L’habit fait le moine”… — “Одежда делает монахом” ( фр. ). Наряду с таким вариантом французской пословицы распространен и другой, противоположный по смыслу: L’habit ne fait pas le moine – Одежда не делает монахом (см.: 434, p. 1966).
С. 218 Я надела одно из бальных платьев моей матери… – Мать О. Ольга Петровна Одоевцева происходила из богатой купеческой рижской семьи. Именно ее девичью фамилию Ираида Гейнике выбрала себе в качестве псевдонима. В одном из поздних писем О. вспоминала: “Моя мать была изумительно красивой женщиной. Я на нее совсем не похожа, а похожа на своего отца. Она умерла, когда мне было 25 лет. У нее был рак печени <���…>. В личной жизни она была несчастна, т. к. отец ей изменял” (287, с. 91).
С. 218 …тех, что Гумилев называет: “Я не такая, я иная”… — Строка из популярной эстрадной песенки 1910-х гг. на музыку А. Александрова и слова Я. Галицкого:
Он к цели шел всегда упрямо,
Не обходя ее кругом.
Он заявил, что с этой дамой
Он будет завтра же знаком.
Но только завтра наступило —
Он был у мужа по делам.
Муж его встретил очень мило
И познакомил с нею сам.
Он зачарован был улыбкой,
И муж был сразу брошен в тьму,
Тогда, маня фигурой гибкой,
Она промолвила ему:
“ Я не такая, я иная,
Я вся из блесток и минут,
Во мне живут истомой рая
Интимность, нега и уют…
Жить тяжело, что день – то хуже,
Так скучно молча тосковать…
А кстати, завтра я без мужа
Останусь дома ровно в пять”.
Он в пять часов с большим букетом
Звонил… Открыл ему швейцар…
Он был немножечко поэтом…
Притом уютный будуар…
“Ты не такая, ты иная,
Ты вся из блесток и минут,
В тебе живут истомой рая
Интимность, нега и уют…
Жить тяжело, что день – то хуже,
Так скучно молча тосковать…
Прощай, а завтра, сплавив мужа,
Жди меня снова ровно в пять”.
Прошло пять дней, пять дней угара…
Он счастлив был, он был любим
И часто в мраке будуара
Любви свивался легкий дым…
Но как-то раз на променаде
Ее с другим он увидал,
Они вперед шли, он шел сзади…
Он без усилий их догнал…
Они его не замечали,
И закружилась голова,
и сжалось сердце от печали,
когда услышал он слова:
“ Я не такая, я иная,
Я вся из блесток и минут,
Во мне живут истомой рая
Интимность, нега и уют…
Ну, словом, в шесть, когда стемнело
Он с ней прощаться не спешил,
Он целовал нагое тело
И очень мало говорил.
И только в девять, в час разлуки,
Бездонный осушив бокал,
Он тихо, тихо жал ей руки
И тихо, тихо ей шептал:
Жить тяжело, что день – то хуже,
Так скучно молча тосковать…
А кстати, завтра я без мужа
Останусь дома ровно в пять”.
(428, с. 1–5)
С. 218 …Ларисы Рейснер, Нины из “Маскарада” … – Судя по воспоминаниям В. Рождественского, вошедшим во второе издание его книги “Страницы жизни”, выпущенное уже после выхода НБН, Рейснер не ставила себе целью изобразить героиню лермонтовской пьесы. Она прибыла на маскарад в знаменитом бело-голубом “платье с кринолином” (331, с. 185), сшитом по эскизу Л. Бакста для постановки балета “Карнавал” в Мариинском театре (муз. Р. Шумана, реж. М. Фокин). Это, между прочим, позволяет предположить, что и о предоставлении театром остальных костюмов для маскарада литераторов тоже договорилась Рейснер, обладавшая большими административными возможностями.
Отчасти сходным образом мемуаристы по-разному поняли цель Мандельштама на этом маскараде (и / или на маскараде в Институте истории искусств): О. пишет в НБН, что поэт хотел предстать немецким романтиком, Н. Чуковский и Д. Слепян – Пушкиным: “Вскоре после его приезда в Доме искусств был маскарад, и он явился на него, загримированный Пушкиным – в сером цилиндре, с наклеенными бачками” (411, с. 149); “Вспоминаю, как среди костюмированных появился Осип Мандельштам, одетый «под Пушкина» в цветном фраке с жабо, в парике с баками и в цилиндре” (137, с. 196–197). А Людмила Миклашевская осторожно предположила, что поэт изображал Евгения Онегина: “Мандельштам спокойно и важно вошел в зал во фраке. Крахмальная манишка подпирала его острый подбородок, черные волосы встрепаны, на щеках бачки. Не знаю, кого он хотел изобразить – Онегина? Но, увы, ничего, кроме слишком широкого для него фрака, он, видимо, раздобыть не мог, на ногах его были защитного цвета обмотки и грубые солдатские башмаки, но гордое и даже надменное выражение лица не покидало его” (237, с. 146).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу