Литературный текст - проблемы и методы исследования. 8. Мотив вина в литературе (Сборник научных трудов)

В исследовании по истории фольклористики М. К. Азадовский писал о Болотове: «Приятель Левшина, он иронически относится к его „сочинениям“, народные песни он презирает, народные обряды называет глупыми, вздорными и т. д.». [35] Азадовский М. К. История русской фольклористики. М., 1958. С. 80. Несмотря на явную категоричность такого утверждения, основания для которого не очень ясны (возможно, имеется в виду эпизод из записок Болотова, где он рассказывает о том, как, вынуждено оказавшись в крестьянской избе, стал свидетелем обряда «угощения», с его точки зрения «глупого и вздорного» [36] Жизнь и приключения Андрея Болотова. С. 1020. ), фольклорные традиции все же очевидно ассоциировались у Болотова с низовой культурой и потому фольклорная стилизация в дворянской культуре могла восприниматься им как способ разоблачения истинной сути какого-либо незаслуженно опоэтизированного явления, например, вина.

Поскольку знания автора-пушкиниста в области мировых литератур не столь обширны, то предпочтительнее оставаться на своем поле, лишь изредка заглядывая за границу своей необъятной страны.

Как показывает читательский опыт, вино в литературе с давних времен есть основа для создания всяких метафор. Полный бокал вина — это метафора полноты жизни, любви. Выпитый бокал вина — метафора, соответственно, уходящей жизни, любви. Ср. у Пушкина сложную метафору «праздник Жизни»:

Не допить бокал вина — умереть, не исчерпав полного счета лет. Пир, на котором льется вино, — метафора роскошного буйства ума, духа:

Эта метафора в свою очередь провоцирует характернейший каламбурный сдвиг пир духа . Спор философов пьяного и трезвого, ставший сюжетом стихотворения Державина, к которому мы еще вернемся, — это спор о том, в чем истина: в вине ли, либо в воздержанности. Пьяное буйство — это метафора творчества, восторженности (т. е. исторгнутости вверх , за пределы обычного житейского круга): пьяные менады убивают Орфея, но ведь он, по сути, сам виноват в этом, вызывая своим творчеством восторженность. Примеры можно умножить.

Пытаясь объяснить, почему это происходит, почему вино взяло на себя такую продуктивную функцию — порождать многочисленные метафоры, трудно найти иное объяснение, кроме ниже следующей истории.

В период андроповской борьбы с пьянством, когда не только запретили продажу спиртных напитков до 14.00, не только по пивным шалманам разъезжали менты, отлавливая выпивающих во время рабочего дня мужиков, не только вырубили виноградники в Крыму и на Северном Кавказе, и т. д.… Итак, случилось как-то зайти нам с женой в винный магазин, куда только что завезли, а народонаселение еще не осознало, и потому очереди не было. А прилавки, чтобы спасти товар и продавцов от страждущих и жаждущих, были загорожены в то время железными решетками, и витрины находились на значительном отдалении от вожделеющих их взоров. Итак, попав в этот благословенный момент в магазин, мы увидели чудо: помимо водки на прилавке стояли две бутылки вина с разными этикетками. Такого не бывает! «Скажите, какое у вас вино?» — спросили мы продавщицу. — «Какое вино? Вино!» — как и положено продавщице, нелюбезно отвечала она. — «Ах, мы понимаем, но как оно называется?» — «Да чего называется: вино, оно и есть вино!» — нравоучала нас тетка, исходя из совершенно верной презумпции, которую мы, глупые люди, не понимали.

Вино, оно и есть вино. Это еда бывает разная. Нельзя сказать: я еду ем. Это работа бывает разная. Неправильно, и в силу этой неправильности часто нарочито употребляется: я работу работаю. (Представьте, как смешно было бы отдых отдыхать!) Но вино всегда одно. И поэтому совершенно корректно со всех сторон (грамматических, лексических сочетаемостей, логических и проч.) сказать: я пью вино. Венечкины извращения только на этом нормальном фоне и могут «работать»: его разнообразнейшая номенклатура должна быть воспринята нами как изыск и перебор. Потому что любой здравомыслящий советский работяга не будет думать ни о «Слезе комсомолки», ни о «Соловьином саде»: портвейн он и есть портвейн. И очень хорошо все, даже не знающие не только португальского, но и никакого другого языка, очень хорошо все понимали, что в самом названии портвейна скрыто вино.