Като Ломб - Как я изучаю языки

Итак, примем за точку отсчета эти основные вопросы. Начнем со второго, потому что на него легче всего ответить.

Мы изучаем языки потому, что язык – единственное, что небесполезно изучить даже плохо.

Если кто-то умеет играть на скрипке только немножко , он быстро увидит, что мучения, навязанные им аудитории, несоизмеримы с той радостью, которую игра, возможно, приносит ему самому. Химик- любитель не смешон лишь до тех пор, пока осознает чисто любительский характер своего занятия и не пытается соперничать с профессионалами. Не пойдет далеко «чуть поднаторевший» человек и в медицине, если он захочет применять свои любительские знания на практике, то его могут привлечь к уголовной ответственности как шарлатана. Принести общественную пользу любительство может, по-моему, только в языках.

Мост доброй воли между людьми может быть построен даже на предложениях с грамматической точки зрения неправильных. И если, спросив с ошибками на венецианском вокзале, какой поезд следует в Милан, из-за неправильно построенной фразы мы вместо Милана уедем в Будапешт, домой, это все же лучше, чем вообще ничего не уметь спросить.

По поводу первого вопроса – «Зачем мы изучаем языки?» – написано множество статей и теоретиками, и практиками. Цель-проблема настолько важная, что несколько лет назад в ФРГ одному только этому вопросу была посвящена полугодовая международная конференция. В маленькой книжке, посвященной исключительно учебе, я ставлю данный вопрос потому, что цель определенным образом влияет и на способ достижения ее.

Но только определенным образом. Язык – это здание. Изучение его – строительство. Русский язык со всеми своими сводами, выступами, кокошниками и закомарами – сложное, гармоничное, массивное сооружение – собор . Славящийся своей простотой итальянский язык имеет конструкцию более простую, и архитектоника его проще, но если при строительстве какую-то часть его выполнили наспех, то здание рухнет.

От мамы одного малыша я недавно слыхала следующую забавную историю. Маленький Петерке получил на день рождения свисток, барабан и трубу. Малыш попросил каждую из игрушек повесить на стену отдельно.

– Нельзя, – сказала мама, – на нас будут сердиться, если мы вколотим в стенку столько гвоздей.

– А зачем вколачивать? – удивился ребенок. – Та часть гвоздя, которая в стене, мне не нужна. Мне хватит той, которая выступает.

И маленький Петерке мне приходит в голову всякий раз, когда я слышу, что кто-то хочет овладеть языком только пассивно .

Всякое знание, как и гвоздь, держится только в том случае, если имеет опору внутри. Если мы недостаточно глубоко его забьем, то при первой же нагрузке оно, как и гвоздь, откажется нам служить.

В здании языка есть четыре больших помещения, и жителем этого здания может называть себя только тот, кто вхож во все четыре, кто овладел всеми четырьмя навыками – речью, пониманием речи говорящего, письмом и чтением. Тому, кто хочет проникнуть в эти четыре помещения, нужно преодолеть ни больше ни меньше как всего лишь самые будничные препятствия: как Одиссею, ему необходимо победить циклопа Опять-забыл-позаниматься и устоять , пусть даже привязав себя к мачте, не увлекаясь песней сирен «По телевизору сегодня хорошая программа».

И все же сравнение неточно. Хитроумный грек смог победить все препятствия потому, что всепоглощающей его целью было возвращение на родину. А изучающим языки принесет радость и само путешествие. Путь, как у альпинистов, ведет все время наверх, и на каждой новой отметке горизонт становится все шире, все краше. Если будем подходить к делу обдуманно, со смыслом, то учеба будет не напряженной гонкой, а приятной духовной гимнастикой, удовлетворяющей наши растущие интеллектуальные потребности. Мы изучаем языки еще и потому, что изучать язык интересно и приятно.

На третий вопрос («Когда нам изучать языки?») отвечает в основном глава о Среднем Учащемся, который, помимо всего прочего, характеризуется еще и тем, что это взрослый человек . Взрослый в том смысле, что он уже вышел из того возраста, когда новые языковые впечатления усваиваются автоматически (0–6 лет), когда вопрос «почему» не ставится или ставится крайне редко (подчеркиваю – в отношении языка); он вышел также и из того возраста (6–12 лет), когда вопрос «почему» уже возникает, но мозг еще не подготовлен к ответу на него, то есть не подготовлен к восприятию ответов на все «почему» ребенка.