Наталья Кузнецова - Публицистический текст. Лингвистический анализ - учебное пособие

В недавней публичной лекции В. Плунгяна (д-ра филол. наук, членкора РАН, зав. секторами Института языкознания РАН и Института русского языка РАН), посвященной современной корпусной лингвистике и, в частности, Национальному корпусу русского языка (стенограмма лекции опубликована в Интернете по адресу http://www.polit.ru/lectures/2009/10/23/corpusprint.html), можно было услышать: «…Что такое язык – неизвестно точно. Существует он или нет – неизвестно, может быть и существует, но тексты – вот они, их надо изучать. И теперь, благодаря корпусу, это очень легко делать».

М.И. Откупщикова в монографии 1982 г. «Синтаксис связного текста», ссылаясь на цитату из книги Т.И. Сильман, опубликованной в 1967 г., «чем прочнее и плотнее контекст, „взаимопереплетенность“ предложений, тем относительнее, условнее семантическая самостоятельность каждого отдельного предложения», считает, что «имеет смысл говорить лишь о разной степени автономности предложений текста <���…> Например, предложение „Ваня вошел в дом“ <���…> более автономно, чем предложение „Там он оставался долго“» [Откупщикова 1982: 35, 36].

Ср. цитату из статьи 1976 г., которую приводит М.И. Откупщикова: «…понятие „связный текст“ во всех известных нам работах приводится без определения» [Откупщикова 1982: 26].

По словам И.Р. Гальперина, «пресуппозиция – это те условия, при которых достигается адекватное понимание смысла предложения» [Гальперин 2004: 44].

От греч. déixis – указание; например, указательные слова: местоимения ( ты, мой, тот ), местоименные наречия ( здесь, туда, никогда ).

От лат. verbalis – выраженный в словах, словесный.

Ср., например, следующее понимание: «Газета – комплекс отдельных произведений – должна быть описана как единый текст», – реализованное в монографии Э.А. Лазаревой «Системно-стилистические характеристики газеты» [Екатеринбург, 1993]; см. также: «Мы можем рассматривать номер того или иного издания как многоканальную семиотическую систему» [Русская речь в средствах массовой информации 2007: 22].

Конситуацией принято называть непосредственную обстановку речи, в которой протекает общение. Например, если предмет речи находится в поле зрения участников общения, то они могут не называть его и при этом прекрасно понимать друг друга. Сравните отрезок речи: Какие мне надеть-то? Вот эти, что ли? Или вот эти? Смысл краткого монолога будет ясен, если мы учтем, что говорящая смотрит на сапоги. Самого же слова сапоги она не произносит, предметы присутствуют в конситуации (пример из [Земская 2004: 8]).

Ср. мнение: «<���…> Стилистическая природа газетного текста не может быть полностью выявлена, если мы будем рассматривать газетный текст как отдельно взятое произведение, имеющее сугубо вербальную природу. Мы должны рассматривать газетный текст в комплексе вербальных и невербальных компонентов и во взаимодействии с другими текстами, находящимися рядом, в том же номере газеты <���…>» [Русская речь в средствах массовой информации 2007: 24].

Матч завершился, напомним, со счётом 0:1 в пользу сборной Германии.

Подробнее теория интенций рассмотрена в лекции 4 настоящего учебного пособия.

«Термин „интертекстуальность“ возник сравнительно недавно: впервые этот неологизм, созданный Ю. Кристевой, прозвучал осенью 1966 г. в её докладе о творчестве М.М. Бахтина, сделанном на семинаре Р. Барта и опубликованном весной 1967 г. в виде статьи „Бахтин, слово, диалог и роман“. <���…> Интертекстовая концепция, выдвинутая 25-летней стажеркой из Болгарии, развивавшей и интерпретировавшей идеи неизвестного в те годы ни во Франции, ни вообще на Западе русского мыслителя, поначалу встретила сдержанный прием со стороны парижского интеллектуального истеблишмента. Понадобился авторитет Ролана Барта, поддержавшего и оригинально развившего – в книге „S/Z“ (1970), а также в таких статьях и эссе, как „От произведения к тексту“ (1971), „Текст (теория текста)“ (1973), „Удовольствие от текста“ (1973) – основные положения интертекстовой теории, чтобы эта теория обрела „права гражданства“ и, войдя в научный обиход, превратилась в объект критического анализа и многочисленных интерпретаций. Отметим, прежде всего, что осмысление и переосмысление бахтинского „диалогизма“ осуществлялось Кристевой в свете набиравшей в 1960-е гг. силу постструктуралистской „философии множества“ (Ж. Деррида, Ж. Делёз)» (Г.К. Косиков) [Пьеге-Гро 2008: 8, 9].